Простить нельзя счастливым быть

Шекспиру ничего не снилось. Ему просто не спалось. Да и прозвище «Шекспир» было нещадно стёрто временем…

Когда-то давно учительница литературы перехватила его любовную записку с рифмами в духе «любовь-морковь» к однокласснице и ехидно протянула на весь класс: «А ты у нас, Лёвкин, просто Шекспир!» Одноклассники дружно загоготали, адресат записки покраснела до корней светлых волос, а Лёвкин одним махом взлетел на одну ступеньку с прославленным поэтом. Так как кличка вышла слишком длинной, одноклассники сократили её да «Шек». Творческая натура не желала молчать после лестного сравнения и требовала признания масс. Так в школьной стенгазете стали появляться вирши Лёвкина под громким псевдонимом «Леонид Шек» к разным красным и не очень дням календаря. Но славу местного масштаба в одночасье перечеркнула девочка с калиграфическим почерком, ошибясь в одной букве. Заводила класса, увидев подпись под очередным стихом – «Леонид Шик», насмешливо припечатал: «Лёньчик, да какой ты Шик? Ты у нас пока только Пшик!». И именно эта кличка намертво приклеилась к нему на все оставшиеся годы учёбы. Стихи свои Лёнчик больше никому не показывал. Они копились ровными строчками в общей тетради, спрятанной за рядом учебников на книжной полке.

Окончив школу, Пшик бросился покорять Москву. Столица оказалась дамой неприступной: равнодушно хлопнула перед носом дверями журфака, «сделала ручкой» в редакции известнейших газет и пинком выдворила за пределы МКАД. Так Лёнчик оказался в редакции маленькой подмосковной газетки с тиражом в тысячу экземпляров и с самой горячей новостью месяца «Упавшая сосулька убила собаку! Куда смотрит ЖЭК?». Спустя некоторое время главный редактор позволила ему писать незамысловатые стихи, а после длительной осады дала добро на псевдоним «Леонид Шек».

Катерина работала в редакции корректором и сидела за соседним столом. Ослабленный макоронной диетой организм Лёнчика жадно впитывал запахи домашних пирожков, надкусываемых Катериной во время обеда, а истостоковавшееся по женскому теплу тело мечтало прильнуть к пышным грудям соседки и вдохнуть такой манящий запах ванили с корицей. Своего счастливого случая на праздновании Международного женского дня Леонид не упустил. Взбодрившись тремя стопками коньяка и манящим декольте Катерины, он перешел к наступлению: преданно заглядывал в добрые глаза, горячим шепотом читал свои стихи, нежно гладил белую руку. Катерина не устояла перед напором романтичного поэта, и спустя два месяца бурного романа Лёнчик съехал из комнаты на четверых в общежитии в уютную однокомнатную квартиру, в которой пахло ванилью, а сдобное тело всегда отвечало лаской.

В Катерине Лёнчик больше всего ценил два таланта: сливаться с интерьером в моменты прихода вдохновения и восторженно внимать результатам этих минут. Раздобревшее тело давило на романтическую душу и стихи во славу Прекрасной Дамы всё чаще оставлялись «на потом». После сытного ужина всё больше манило в тёплую постель, а не просиживать всю ночь на кухне, ёжась под сквозняком, в поисках удачной рифмы.

Из сонного царства уютного быта Лёнчика вырвало совершенно рядовое событие – появление в редакции нового курьера. Смешная зарплата и напряжённая беготня гнали очередного студента в потёртых джинсах на поиск лучшей жизни, и Леонид даже не утруждал себя запоминанием очередного лица. Но в этот раз всё было по-другому…

- Леонид Юрьевич! Возьмите, пожалуйста, вашу корреспонденцию, - Лёнчик привычным жестом сгрёб бумажную стопку и поднял глаза на курьера. Сердце ухнуло вниз, побултыхалось в желудке – заныла старая язва- и помчалось рваными скачками. Юлечка смотрела на него невинными голубыми глазищами, солнечный локон струился по тонкой шейке, и вся её худенькая фигурка была словно очерчена ангельским нимбом света из окна.

С того дня Леонид потерял сон, покой и аппетит. Вдохновение вцепилось в него мёртвой хваткой, мстя за годы ненужности. Ночи напролет бумага терпела на своём теле жёсткий стержень ручки, покрываясь следами неутолённой страсти. А при встречах с Юлечкой Пшик краснел и немел, стараясь придать этим подлостям организма видимость неотложных дел и крайней важности своего положения. Карт-бланш ему выдала сама Катерина – ангина уложила её дома на две недели, дав Лёнчику свободу действий в стенах редакции.

Скромные вечерние прогулки с Юлечкой по затихшим дворам городка однажды закончились ночными чтениями стихов в её квартире. Лунный свет ласково ретушировал действительность, скрадывал тенями последние сомнения и убаюкивал совесть. Крылья земного ангела с шелестом упали на пол около кровати…

Через три дня Лёнчик плёлся домой к Катерине, пытаясь на ходу придумать хоть какое-то вразумительное объяснение своей пропажи. Но розовый туман обвалакивал все разумные мысли, и в голове роились только новые рифмы ещё ненаписанной поэмы.

Дверной замок капризно крякнул и отказался впускать Леонида в квартиру. Пришлось звонить. Дверь почему-то открыл высоченный детина. «А где Катя?» – растерянно проблеял Пшик. «Нету Кати» - ухнул мужик, - «А ты Лёнчик что ли? Тут Катя просила тебе передать…» Волосатая ручища шмякнула на заплёванную площадку сумку с вещами. «А вы собственно кто?» - попытался восстановить статус-кво брошенный любовник и почти гражданский муж. «Шурин я» - пробасил мужик, захлопывая дверь прямо перед Лёнчиковым носом.

Озадаченный непредвиденным развитием событий Леонид поволок свои скромные пожитки в редакцию. Мысль о том, что за пять лет житья с Катериной он так и не был представлен никому из её родственников, ржавым гвоздём царапало ему нервы. Отставка своей персоны через третьих лиц злила. Выстраивая обвинительные речи в адрес Катерины, Леонид добрался до редакции.

На пороге он встретился с главным редактором.
- Ну что, Лёнчик? Переболел? А у нас тут такие новости!
Пшик опешил от такой удачной трактовки своего отсутствия, а заодно и обрадовался тому, что не нужно самому выкручиваться.
– Ты представляешь! Катерина то наша написала женский роман! Вот что значит, работать под грамотным руководством! И даже корректор может стать Шекспиром! – С этими словами Анна Михайловна вручила ему книжку в мягком переплете и довольная произведенным эффектом удалилась в свой кабинет. А Лёнчик присел на сумку, пытаясь уложить свалившиеся факты в своей и без того запутавшейся голове.

На обложке ехидно прыгали яркие буквы: «Простить нельзя счастливой быть». Слово «нельзя» было подбито с краёв перечёркнутыми запятыми. На обороте нагло улыбалась его Катерина. Пшик ватными руками раскрыл книжку на первой странице: «Шекспиру ничего не снилось. Ему просто не спалось. Да и прозвище «Шекспир» было нещадно стёрто временем…»