"Палка, палка, огуречик..."

- Что это?!

Учительница рисования с отвращением смотрит на мой листочек, на котором изображено неприятное животное. Вообще-то, по задумке автора это существо – корова, которую мы должны были нарисовать, используя силу воображения. Но, честно признаться, педагога можно понять: пропорции у коровы так неуловимо нарушены, что она больше похожа на ядерный кошмар. Как, впрочем, и все остальные мои рисунки.

Училка по рисованию, она же и по черчению, меня ненавидела всей душой. Я непостижимым образом извращала все, за что бралась своими руками: пропорции нарушались, цвета растекались, контуры ломались, и общий результат всегда был одинаковым – «удовл». С натяжкой. Моя мама пыталась скандалить на родительских собраниях, пафосно заявляла, что ребенок «так видит» и что «пора прекратить эту педагогическую травлю юного дарования», но эти ее заявления не нашли поддержки у педсовета. Маме был предъявлен мой последний осенний пейзаж, который больше всего походил на изображение чьих-то внутренностей, потом кто-то из учителей поинтересовался, действительно ли она считает, что ее ребенок «так видит», и если да, то надо разобраться, где именно ребенок увидел такую «осень». После чего мама на всякий случай всыпала мне за «антихудожественную подрывную деятельность», и попросила больше не самовыражаться. Советское воспитание, а чего вы хотели?

Рисовать я не умею. Нет во мне этого гена. И вот ведь какая несправедливость: порыв есть, а гена нет! Ах, как хорошо смотрелась бы я на плэнере, как шла бы мне широкополая шляпа, как задумчиво щурилась бы я на горизонт и небрежно клала мазки на холст, вызывая неизменное восхищение у редких очевидцев! Но не дано. Нет.

Хотя иногда, чего уж там, особенно в момент посещения какой-нибудь выставки работ современных художников, я нет-нет, да и подумаю: черт, да вот же, смотрите – это же один в один моя «Осень»! Только называется почему-то «Смертный одр» и стоит великие тыщщи. А так очень даже похоже: ничего непонятно и общее впечатление - «отвратительно!». Я тоже так могу, подайте мне сюда холст и краски, сейчас я вам покажу! Или вот: два квадрата, красный и желтый. Ну уж на это-то меня точно хватит, товарищи искусствоведы. Нарисую, запечатаю и отправлю той училке, что считала меня бездарностью: пусть видит, что мир ценит истинный талант, пусть подавится своим «удовл»!

Мои рисунки полны смысла, понятного только мне. Всем остальным приходится объяснять: «Ну вот, это как будто кошечка. А рядом с ней как будто человек, ну, условно. А вот едет милиционер на мотоцикле, нет, это не бидон на колесиках, это полковник милиции, включите воображение, дети!» И дети смеются во весь голос над тетей, которая, похоже, и правда считает, что бидон может служить в милиции. И просят нарисовать «лырыбасу». Что нарисовать вам, дети?! «Лырыбасу, тетя, которую ты нам в прошлый раз рисовала!» И вздыхаю грустно и в очередной раз сетую на черствость окружающих – в прошлый раз я рисовала им Русалочку. Ну, я так думала, по крайне мере, но мой порыв остался непонятым. «Лырыбаса!» Какое мерзкое слово!

Те же, кто ловко соединяет линии и разговаривает со зрителем цветами и формами неизменно вызывают у меня робкое восхищение. Я рассматриваю работы и мечтаю о том, что, возможно, мои дети не унаследуют мой «талант», и в старости я смогу погордиться их полотнами.

Ну вдруг? Кто знает, может мамаша Пикассо отвратительно рисовала? Прямо как я?