Про Любовь

-Сдается мне, Абраша, ты дал маху… - я пробую на зуб медаль. – Таки это позолота, или я лошадь Гершеле.
-Сара! Не делай мне смешно! Это золото, чтоб я так жил!

Он Абрам, а я – Сара. Правда, к еврейству, кроме знания двух строчек Хава Нагилы и любви к еврейским анекдотам мы отношения не имеем, просто так сложилось в нашем тандеме. Есть еще Жена Абрама, моя подруга, которая тоже называет меня Сарой. Так и говорит мужу: «Тебе от нашей Сарочки привет». Ну да, как дети.
Я люблю Абрашу нежною любовью. Он - Мужчина, таких, как он Господь выдает женщинам под расписку и за особые заслуги. Моя Мышка его заслужила. А он заслужил ее.

Ах, Абраша, какой же ты был сладкий мальчик! Худенький, красивый, вежливый, матом не ругался, челочка до самых глаз. А моя Мышка? Сто двадцать – шестьдесят - девяносто – у мужчин начинался нервный тик при взгляде на нее. Прическа, как у Клеопатры, зеленющие глаза…
Ну и любили бы себе, но у Абраши был папа, грандиозный папа. Папа сказал, как отрезал: если и младший сын возьмет в жены русскую, да еще с ребенком, я вашу мать ( к слову, тоже русскую) выгоню из дома. Ну, захотелось старику, чтобы хоть внуки на его родном языке говорили, если даже дети кое-как. Эти же ориентальные стариковские капризы… Всю жизнь наперекосяк.
Мышка наглоталась антидепрессантов, благо у госпитальной медсестры все лекарства под рукой, и отплясывала на его свадьбе, как подорванная. А потом месяц ничего не могла делать, только сидеть на полу, возле холодильника и курить, одну за одной.
Он пришел к ней на следующий день после свадьбы. Абраше показалось, что он хорошо устроился. Одна жена официальная, другая – любимая. Но Господь, Он… Понимаете, это мерзавцы платят по счетам в конце жизни и с лихвой, а хорошим людям он сразу по башке дает, чтобы перестроились и не портили карму ни себе ни людям.
Несколько раз они садились за кухонный стол переговоров и серьезно говорили о том, что надо разбегаться и забыть друг друга, как неудачный сон. Мышке надо свою судьбу устраивать. Но была одна маленькая загвоздка - любовь. Ее выключить не получалось. А так ведь было бы хорошо – выключил старую любовь, включил новую. В той семье у Абраши не сложилось – чужие люди, да он особо и не старался. Даже когда дочка родилась, а потом вторая.

Я не знаю, о чем он думал в ту ночь, когда лежал в канаве недалеко от горящего автобуса,– бронежилет вперемешку с кишками. Мы никогда не говорили о его работе, - по умолчанию, Абраша пек на вокзале пирожки с ливером. И, наверное, никогда и не узнаю. Когда его нашли, то вычеркнули из списка живых. Его в этот список не внесли даже тогда, когда привезли в госпиталь, а он все еще дышал. И был в сознании!
Родителей и жену оповестили, и посадили на самолет, чтобы они могли попрощаться. Мышка была уже там, больше суток у его кровати, прилетела на военном самолете. Главврач спросил, кем она ему приходится. Глаза в пол… Подруга… Военнообязанная и медсестра. Главврач ничего не сказал. Когда отец с женой приехали, Мышку спрятали. Но шила же в мешке не утаишь, кое-как отмазалась, дескать, послали как медсестру из столицы.
Прикупив на местном базаре шлепки, жена засобиралась домой. Улетели. А Мышка осталась. За те тяжкие недели она досконально узнала его «богатый внутренний мир». Как медсестра, цинично и спокойно делала процедуры, от которых медбратьев выворачивало… Никто, кроме нее не верил, что Абраша выкарабкается. Даже, наверное, он сам…
Летели домой на военном самолете. Мышка, скорчившись на холодном полу, четыре часа держала его за руку.  Абраша, под лекарствами, гнал пургу и мертвой хваткой держался за свою Женщину.
Дома жене уже доложили добрые люди, что за медсестра такая из столицы. Мышку предупредили, чтобы в госпитале она не показывалась. Ее хватило на три дня. Да и потом – люди видят же, кто прав, кто виноват -  и госпиталь был на ее стороне. Больному нужна была диета, а жена, не заморачиваясь, варила ему бульонные кубики. С приправой из скандалов. Думаете, я преувеличиваю? Хотелось бы мне преувеличить…
Мышка тогда зашла в палату и чуть не расплакалась. Абраша лежал голодный и уныло грыз сухарь. Как же он тогда на нее посмотрел! «Не бросай меня…»
А тут еще Бог, полюбовавшись нарисованной картиной, решил, что надо прибавить чуть драмы, для остроты восприятия и для выявления лучших человеческих качеств. Для некоей выпуклости. Работу Мышка потеряла, родители уехали в другую страну на ПМЖ, помощи ждать неоткуда, есть нечего, и на паровые котлеты для любимого тоже денег нет.
Хорошо, что есть «ребята». Собрали денег, принесли. Правда, подруга моя скосячила, в следующий их визит предоставила калькуляцию всего, что она купила и чего сварила для их друга. Командир долго смотрел на бумажку, потом на Мышку. А а потом выдал ей сдачу, да так, что она зареклась счета ребятам показывать.
Из госпиталя Абрам пришел к Мышке. Полгода мучительного восстановления, - когда часть органов не внутри, а снаружи. Еще полгода мучительного выздоровления, - потеря веса и облысение. Еще год на то… Еще год на это… Мышка работала на трех работах, металась по городу, как муха в стакане.
Четырехкомнатную наградную квартиру Абрам оставил жене и детям. Взял только медаль Героя.
-Сдается мне, Абраша, ты дал маху… - я пробую на зуб медаль. – Таки это позолота, или я лошадь Гершеле.
-Сара! Не делай мне смешно! Это золото, чтоб я так жил!

Мы оба понимаем, что эта медаль - Мышкина. Но никогда об этом не говорим. Зачем?
Они живут вместе уже восемь лет, есть общий ребенок. И меня, - честное слово! - не коробят их «Малыш» и «Привет, любимый!».
Время от времени подруга приходит ко мне и вываливает список претензий к Абраму. Ну, семья же. Защищать его с моей стороны бесполезно и не логично, потому что моя подруга адекватна, и если уж у нее есть претензии, то они обоснованны. Да и Абрам тоже, как иногда выкатит… Не закатишь.
Но когда ее интонации начинают меня настораживать, я прошу рассказать мне «ту историю», или фрагмент из нее, - дескать, забыла, а как там было-то?

Еще ни разу не было, чтобы потом она не позвонила Абраму, и не сказала нежно: «Привет, любимый! Что делаешь?»