Гостья в моем доме
14.03.18 11:06 | Добавить в избранное
В общем, как я поняла по отзывам тут и на ФБ, предыдущий свой пост я все равно не переплюну)) Но у меня было сегодня немножко времени и давней беременности одной темой. Таки я ее ныне произвела на свет. Тем паче заявки трудящихся поступали, таки вывешиваю.
Иногда без всякого предупреждения ко мне приходит одна гостья. Она не звонит на сотовый, с вопросом – а можно? Ты не против? Ей все равно радостно мне или немного грустно, занята ли я, есть ли у меня время отвлечься на нее. Она не нажимает на кнопку нашего переливчатого звонка, а ведь каждый раз он проигрывает новую мелодию, и каждый раз для меня звучит новая его музыка. У нее есть ключи от моего дома, но никогда я не слышу, как она открывает дверь. Я сижу у компьютера, и жму на уже уставшие от моих прикосновений клавиши, и только в паузу, когда я подбираю нужное слово, или оборачиваюсь на шалость котенка, чувствую, что в воздухе пахнет осиной в цвету. Вы не знаете, какой запах от цветущей осины? О, что вы! Сейчас все же, наверное, придет весна и бегом в лес! Не оборачиваясь, я спрашиваю: «Ты давно здесь?». Тихий смех в ответ.
- Уже достаточно. У тебя новые котята? Вон тот похож на Саби.
- Конечно же похож, это ее пра-пра-пра..я уже затрудняюсь, сколько раз надо произнести это пра-. Ты зачем здесь? Пришла пора помучить меня?
- Да. Ты же сама читала, помнишь? «Маленькая доза яда» (с)
- Ты и к нему приходила?
- Конечно. А ты этого так и не поняла?
- Давно поняла, просто уточнила.
В воздухе начинают колебаться пока еще неясные образы, а мне начинает теснить грудь. Улыбается.
- Так-то лучше. Черствеешь.
-Ну, получается так. Жизнь такая. Тебе ли рассказывать?
Сдвинула тонкие брови.
- Какая? Ты живешь в прекрасное время. Тебе напомнить, что пережили твои дедушка с бабушкой? И остались тонкими, ранимыми, но при этом очень веселыми людьми. Ну – ка скажи мне, как тебя учила смеяться бабушка?
- Как колокольчик, - автоматически говорю я.
Улыбнулась. Шорох ее платья.
- А ты смеяться перестала совсем. А помнишь, как…
Да, конечно же помню. Май, гулкие шаги вдоль дома повторяет эхо, мне первый день разрешили одеть открытые новенькие сандалики. Синие, с белым мысиком и не просто с круглыми дырочками, а с цветочками! Еще остались вчера нарисованные старшими девчонками классики. Я стояла и смотрела, как ловко они бросают баночку из – под гуталина, в которую набита земля. Мне ужасно хотелось так же быстро и здоровски прыгать на одной ноге. И искать камешки, которыми можно чертить на асфальте. Но меня не берут в игру. Девчонки старше меня, а я всегда была Олечка – маленькая. Была еще Олечка – большая.
Со стороны подъездов держится прохлада. А я бегу на солнце, потому что там, во дворе оно не одно, а тысяча! Маленькие одуванчики открыли свои личики навстречу солнцу большому. Вчера я еще срывала их плотно сжатые в кулачок зеленые бутоны, и они были огурцами в моей игрушечной столовой. А сегодня они всюду пестрят золотым ковром. Мне очень хочется понюхать желтую сердцевинку, хотя мама говорила, что нос у меня будет от этого желтый – прежелтый.
Но я еще не знаю, что на открытом раннем солнце одуванчики не бывают на длинной ножке. Они растут почти из земли и стыдливо прикрываются зелеными листочками. Я наклоняюсь. Не получается. Что же делать? Недолго думая, становлюсь на коленки, наклоняюсь к самой земле и она открывается мне навстречу, распахивается, и меня накрывает поток удивительного запаха. Так пахнет только весной, помню, в прошлом году родители привезли меня на дачу, только сошел снег, и пахло так же. Я ставлю ладони по сторонам от цветка и зарываюсь носом в это маленькое желтое чудо. Встаю, ладони и колени вымазаны в земле, зеленом соке травы и пахнут еще приятнее. И к ним прилипли травинки. Мне очень хорошо. Гордая новым открытием, я иду домой – мыть руки.
- Почему сейчас не пахнет так?
Она пожимает плечами. Звенят браслеты на тонком запястье.
- Это не по моей части, - спокойно и ровно говорит Гостья.
- А по чьей? Кого спросить? – я начинаю немного нервничать уже.
По ее лицу скользит еле заметная улыбка. Смотрю в ее бездонные синие глаза. В самой их глубине начинают похрустывать льдинки. Наверное, так улыбается мудрый сфинкс из Вечности. Когда глупые люди задают не очень умные человеческие вопросы.
Меня накрывает другая волна. Март, вечер. Мне лет эдак 17. Сижу в полной темноте в своей комнате, закрыв от родителей дверь, и слушаю винил. Тогда мне хотелось быть в темноте, комфортно.
«Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему» - поет проигрыватель.
Мне тогда тоже стало очень тесно в груди, открыла окно, высунулась. Мартовский воздух пахнет свежими огурцами. А снег синий. Под окнами несется шоссе, шорох шин, гудки. Едут, едут куда – то пучеглазые троллейбусы, и шныряют легковушки. И мне очень хочется вниз, туда, грустить. А еще лучше – бежать куда-то. Потому что ооочень тесно, очень хочется вынуть из сердца эту тоску, которая раздувается внутри и заполняет меня целиком. И я ни-че-го не могу поделать. Он меня не любит. Не любит. Не любит. Как же меня измучила эта первая серьезная лихорадка любви. Порыв ветра, он кувыркается через голову перед моим окном и смеется.
- Ах, дурочка, Оленька, дурочка. Зачем он тебе?
- Мне? Как зачем? Никто и никогда не любил так, как люблю его я! Я, я… я окружу его такой любовью, такой нежностью, что он не сможет никогда оторваться от меня. И будет возвращаться, и улучив минутку между лекциями, будет звонить мне из автомата за 2 копейки. И сбивчиво говорить, что не может слушать профессора в этой своей Бауманке, потому что думает обо мне. А у него сессия на носу. А я буду смеяться, как учила бабушка - как колокольчик. И говорить – приезжай поскорее, я тебя жду, и ты сдашь все экзамены до конца института разом. И мы освободим целых пять лет – только для нас.
«Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает» - продолжает старенький проигрыватель.
А я даже не обнимала его никогда. Только танцевали вместе. 3 года назад, сама его пригласила, был белый танец на школьной дискотеке. Ах, зачем я тогда это сделала? Когда он опустил руки, музыка же закончилась, я почувствовала почти физическую боль. И три года, да – да - да, я хожу с этой болью, три года умираю по его объятьям.
- Ну, как хочешь, - вздыхает ветер, чмокает в щечку и летит дальше, и кувыркается, и смеется.
- Зачем его пригласила тогда? – незаметно для себя вслух произношу я.
Нетерпеливо постукивает каблучок – сердится на мое недопонимание.
- Тебе надо было открыть сердце. Иначе ты так и сидела бы со своими кудряшками среди книг. И читала бы о возвышенной любви. Тебе нужно было полюбить. И услышать свое тело. И захотеть. И понять, что нельзя убегать от жизни в литературу.
Убегать… А вот на даче стало холодать немного к вечеру, потому что весна еще совсем юная. И надо идти в комнату, включить обогреватель. Сходила, включила. Но уходить с улицы не хочу. Сажусь на старенькую скамейку, чудом еще уцелевшую после зимы.
«Хееееххх..» - говорит подо мной скамейка. Я не прислушиваюсь к этому звуку, потому что вокруг пенькают весенние птицы, и солнышко уходит за березы, а на небе появляется застенчивый серпик молодого месяца. «Все начинается заново», - думаю я про себя, и улыбаюсь.
- Как замечательно! – мама усаживается рядом и глубоко вздыхает. Но еще глубже вздыхает под ней скамейка. Игнорируем. Мало ли – может, ей тоже хорошо.
- А что это вы тут делаете? – появляется десятилетняя пигалица, моя сестренка. И с размаху бухается рядом с мамой. Скамейка молчит. Ну, что там в худенькой девочке весу-то?
Минута тишины, молчим, потому что любое слово сейчас будет неправильным, блеклым, тусклым.
- Посмотри, Венера зажглась, - негромко говорю я и киваю на небо.
- Где? Где? – заинтересованно восклицает мама, с уважением относясь к моим познаниям.
Я даже курсы астрономии закончила. Перфекционистка, елки-палки.
- Да вот – показываю я.
-О, даааа!! – восхищенно восклицает мама, немного откидывается назад, и раздается страшный треск. Мы даже не успели понять, в чем дело, просто втроем плавно оказались на земле. Скамейка хихикает вредным голосом и немного отряхивается.
Бабушка, прости меня. Я не смогла хохотать как колокольчик. Я громко хохотала, как совершенно не приличествует воспитанной девице. В итоге у меня начались почти что корчи, ибо встать из нас никто сразу не смог – скамейка оказалась под нашими коленками, поставленными «домиком». Земля была еще сыровата и мягковата. Попам было мокро. Сестра подумывала, не пуститься ли в рев на всякий случай. Но поскольку следом за мной зашлась и мама, так мы и хохотали втроем, лежа на траве. У сестры началась икота, что несколько осложнило ее подъем.
Вспоминаю и смеюсь, почти как тогда. Чувствую себя освеженной, как после прохладного душа. Проблемы кажутся пустяковыми, что это, в конце концов, я разнюнькалась?
Поворачиваюсь к ней, чтобы повспоминать и посмеяться вдвоем. Ушла. Ностальгия всегда уходит, когда сделает свое дело. До следующего раза, когда поймет, что начинают закрываться створки моей души.
Иногда без всякого предупреждения ко мне приходит одна гостья. Она не звонит на сотовый, с вопросом – а можно? Ты не против? Ей все равно радостно мне или немного грустно, занята ли я, есть ли у меня время отвлечься на нее. Она не нажимает на кнопку нашего переливчатого звонка, а ведь каждый раз он проигрывает новую мелодию, и каждый раз для меня звучит новая его музыка. У нее есть ключи от моего дома, но никогда я не слышу, как она открывает дверь. Я сижу у компьютера, и жму на уже уставшие от моих прикосновений клавиши, и только в паузу, когда я подбираю нужное слово, или оборачиваюсь на шалость котенка, чувствую, что в воздухе пахнет осиной в цвету. Вы не знаете, какой запах от цветущей осины? О, что вы! Сейчас все же, наверное, придет весна и бегом в лес! Не оборачиваясь, я спрашиваю: «Ты давно здесь?». Тихий смех в ответ.
- Уже достаточно. У тебя новые котята? Вон тот похож на Саби.
- Конечно же похож, это ее пра-пра-пра..я уже затрудняюсь, сколько раз надо произнести это пра-. Ты зачем здесь? Пришла пора помучить меня?
- Да. Ты же сама читала, помнишь? «Маленькая доза яда» (с)
- Ты и к нему приходила?
- Конечно. А ты этого так и не поняла?
- Давно поняла, просто уточнила.
В воздухе начинают колебаться пока еще неясные образы, а мне начинает теснить грудь. Улыбается.
- Так-то лучше. Черствеешь.
-Ну, получается так. Жизнь такая. Тебе ли рассказывать?
Сдвинула тонкие брови.
- Какая? Ты живешь в прекрасное время. Тебе напомнить, что пережили твои дедушка с бабушкой? И остались тонкими, ранимыми, но при этом очень веселыми людьми. Ну – ка скажи мне, как тебя учила смеяться бабушка?
- Как колокольчик, - автоматически говорю я.
Улыбнулась. Шорох ее платья.
- А ты смеяться перестала совсем. А помнишь, как…
Да, конечно же помню. Май, гулкие шаги вдоль дома повторяет эхо, мне первый день разрешили одеть открытые новенькие сандалики. Синие, с белым мысиком и не просто с круглыми дырочками, а с цветочками! Еще остались вчера нарисованные старшими девчонками классики. Я стояла и смотрела, как ловко они бросают баночку из – под гуталина, в которую набита земля. Мне ужасно хотелось так же быстро и здоровски прыгать на одной ноге. И искать камешки, которыми можно чертить на асфальте. Но меня не берут в игру. Девчонки старше меня, а я всегда была Олечка – маленькая. Была еще Олечка – большая.
Со стороны подъездов держится прохлада. А я бегу на солнце, потому что там, во дворе оно не одно, а тысяча! Маленькие одуванчики открыли свои личики навстречу солнцу большому. Вчера я еще срывала их плотно сжатые в кулачок зеленые бутоны, и они были огурцами в моей игрушечной столовой. А сегодня они всюду пестрят золотым ковром. Мне очень хочется понюхать желтую сердцевинку, хотя мама говорила, что нос у меня будет от этого желтый – прежелтый.
Но я еще не знаю, что на открытом раннем солнце одуванчики не бывают на длинной ножке. Они растут почти из земли и стыдливо прикрываются зелеными листочками. Я наклоняюсь. Не получается. Что же делать? Недолго думая, становлюсь на коленки, наклоняюсь к самой земле и она открывается мне навстречу, распахивается, и меня накрывает поток удивительного запаха. Так пахнет только весной, помню, в прошлом году родители привезли меня на дачу, только сошел снег, и пахло так же. Я ставлю ладони по сторонам от цветка и зарываюсь носом в это маленькое желтое чудо. Встаю, ладони и колени вымазаны в земле, зеленом соке травы и пахнут еще приятнее. И к ним прилипли травинки. Мне очень хорошо. Гордая новым открытием, я иду домой – мыть руки.
- Почему сейчас не пахнет так?
Она пожимает плечами. Звенят браслеты на тонком запястье.
- Это не по моей части, - спокойно и ровно говорит Гостья.
- А по чьей? Кого спросить? – я начинаю немного нервничать уже.
По ее лицу скользит еле заметная улыбка. Смотрю в ее бездонные синие глаза. В самой их глубине начинают похрустывать льдинки. Наверное, так улыбается мудрый сфинкс из Вечности. Когда глупые люди задают не очень умные человеческие вопросы.
Меня накрывает другая волна. Март, вечер. Мне лет эдак 17. Сижу в полной темноте в своей комнате, закрыв от родителей дверь, и слушаю винил. Тогда мне хотелось быть в темноте, комфортно.
«Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему» - поет проигрыватель.
Мне тогда тоже стало очень тесно в груди, открыла окно, высунулась. Мартовский воздух пахнет свежими огурцами. А снег синий. Под окнами несется шоссе, шорох шин, гудки. Едут, едут куда – то пучеглазые троллейбусы, и шныряют легковушки. И мне очень хочется вниз, туда, грустить. А еще лучше – бежать куда-то. Потому что ооочень тесно, очень хочется вынуть из сердца эту тоску, которая раздувается внутри и заполняет меня целиком. И я ни-че-го не могу поделать. Он меня не любит. Не любит. Не любит. Как же меня измучила эта первая серьезная лихорадка любви. Порыв ветра, он кувыркается через голову перед моим окном и смеется.
- Ах, дурочка, Оленька, дурочка. Зачем он тебе?
- Мне? Как зачем? Никто и никогда не любил так, как люблю его я! Я, я… я окружу его такой любовью, такой нежностью, что он не сможет никогда оторваться от меня. И будет возвращаться, и улучив минутку между лекциями, будет звонить мне из автомата за 2 копейки. И сбивчиво говорить, что не может слушать профессора в этой своей Бауманке, потому что думает обо мне. А у него сессия на носу. А я буду смеяться, как учила бабушка - как колокольчик. И говорить – приезжай поскорее, я тебя жду, и ты сдашь все экзамены до конца института разом. И мы освободим целых пять лет – только для нас.
«Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает» - продолжает старенький проигрыватель.
А я даже не обнимала его никогда. Только танцевали вместе. 3 года назад, сама его пригласила, был белый танец на школьной дискотеке. Ах, зачем я тогда это сделала? Когда он опустил руки, музыка же закончилась, я почувствовала почти физическую боль. И три года, да – да - да, я хожу с этой болью, три года умираю по его объятьям.
- Ну, как хочешь, - вздыхает ветер, чмокает в щечку и летит дальше, и кувыркается, и смеется.
- Зачем его пригласила тогда? – незаметно для себя вслух произношу я.
Нетерпеливо постукивает каблучок – сердится на мое недопонимание.
- Тебе надо было открыть сердце. Иначе ты так и сидела бы со своими кудряшками среди книг. И читала бы о возвышенной любви. Тебе нужно было полюбить. И услышать свое тело. И захотеть. И понять, что нельзя убегать от жизни в литературу.
Убегать… А вот на даче стало холодать немного к вечеру, потому что весна еще совсем юная. И надо идти в комнату, включить обогреватель. Сходила, включила. Но уходить с улицы не хочу. Сажусь на старенькую скамейку, чудом еще уцелевшую после зимы.
«Хееееххх..» - говорит подо мной скамейка. Я не прислушиваюсь к этому звуку, потому что вокруг пенькают весенние птицы, и солнышко уходит за березы, а на небе появляется застенчивый серпик молодого месяца. «Все начинается заново», - думаю я про себя, и улыбаюсь.
- Как замечательно! – мама усаживается рядом и глубоко вздыхает. Но еще глубже вздыхает под ней скамейка. Игнорируем. Мало ли – может, ей тоже хорошо.
- А что это вы тут делаете? – появляется десятилетняя пигалица, моя сестренка. И с размаху бухается рядом с мамой. Скамейка молчит. Ну, что там в худенькой девочке весу-то?
Минута тишины, молчим, потому что любое слово сейчас будет неправильным, блеклым, тусклым.
- Посмотри, Венера зажглась, - негромко говорю я и киваю на небо.
- Где? Где? – заинтересованно восклицает мама, с уважением относясь к моим познаниям.
Я даже курсы астрономии закончила. Перфекционистка, елки-палки.
- Да вот – показываю я.
-О, даааа!! – восхищенно восклицает мама, немного откидывается назад, и раздается страшный треск. Мы даже не успели понять, в чем дело, просто втроем плавно оказались на земле. Скамейка хихикает вредным голосом и немного отряхивается.
Бабушка, прости меня. Я не смогла хохотать как колокольчик. Я громко хохотала, как совершенно не приличествует воспитанной девице. В итоге у меня начались почти что корчи, ибо встать из нас никто сразу не смог – скамейка оказалась под нашими коленками, поставленными «домиком». Земля была еще сыровата и мягковата. Попам было мокро. Сестра подумывала, не пуститься ли в рев на всякий случай. Но поскольку следом за мной зашлась и мама, так мы и хохотали втроем, лежа на траве. У сестры началась икота, что несколько осложнило ее подъем.
Вспоминаю и смеюсь, почти как тогда. Чувствую себя освеженной, как после прохладного душа. Проблемы кажутся пустяковыми, что это, в конце концов, я разнюнькалась?
Поворачиваюсь к ней, чтобы повспоминать и посмеяться вдвоем. Ушла. Ностальгия всегда уходит, когда сделает свое дело. До следующего раза, когда поймет, что начинают закрываться створки моей души.
комментарии:
добавить комментарий
Пожалуйста, войдите чтобы добавить комментарий.