Роман с кошкой

Некоторое время назад случилось мне быть в гостях у моей приятельницы. Играет Екатерина в симфоническом оркестре на виолончели, и публика собирается в её доме в основном из числа людей искусства и его почитателей.
-Слушай,- подшелестнула ко мне она,- помнишь искусствоведа Машу, ну та, что пишет кандидатскую по истории русского балета? Ты не представляешь, кого откопала во Франции! Дедульку, он еще помнит Дягилева! Лично!
- Ты ничего не путаешь? – засмеялась я. – Сколько же ему сейчас лет?
-Зря веселишься – 108 исполнилось недавно! – хмыкнула Катя. – Она привезла кассету с записью их беседы. Хочешь послушать? Будет интересно – там и про кошек.
-Не знаю французского, - убито проговорила я.
-Машка тоже, - подмигнула приятельница, – главное – дедулька хорошо знает русский!
С Машей договорились быстро, и вот в моем временном распоряжении кассета. К концу прослушивания я думала, что история умалчивает о совершенно неожиданных гранях личности Дягилева. С позволения читателей, приведу лишь то, что имеет отношение к действительно неизвестным фактам жизни великого импресарио.
« Мне тогда было двенадцать. Одной из моих обязанностей были ежедневные походы в булочную. Матушка любила свежие круасаны к завтраку и приучила к ним моего отца. Он к тому времени совершенно утратил свои русские привычки, и единственное, чего не забывал – это говорить со мной на языке своей родины.
Осенним утром, как обычно, шел я маленькими улочками кратчайшей дорогой к мадам Тирлье. И вот позади лавки бакалейщика, среди груд отбросов, я увидел хорошо одетого месье, в окружении десятка бродячих облезлых кошек. Он щедро разбрасывал по земле ломти аппетитно пахнущей розовой ветчины, умиленно улыбался, брал на руки то одну, то другую кошку, шепча им что-то в грязное ухо и гладил их, гладил, гладил, гладил.
Я стоял и смотрел на эту сцену, и в тот момент мне хотелось стать самым несчастным и самым плешивым котом. Чтобы меня этот удивительный человек брал на руки, ласкал и кормил ветчиной!
Не знаю, сколько прошло времени, пришел в себя тогда, как только услышал истошные вопли на русском : «Сергей Павлович! Голубчик! Ну, где же вы?» Сергей Павлович (вот, оказывается, как зовут его!), быстро выпрямился, пригладил рукой темные волосы с серебристой прядью, взял трость и зашагал по улочке. Когда он завернул за угол, я слышал, как тот же голос возбужденно говорил: «Сергей Павлович, мы вас везде же ищем! Труппа в панике…Павлова почти без чувств…»
Еле передвигая ноги, я притащился домой. Образ того человека не выходил из головы. Прошло несколько недель, прежде чем я вновь увидел его. Он сидел там же, где я увидел его впервые, на перевернутом ржавом ведре в обнимку с молоденьким черно - белым котом. Моего присутствия он совершенно не заметил, в отличие от окружавшей его толпы кошек.
Те предано заглядывали ему в глаза, терлись об него, эти мерзкие создания, запрыгивали ему на плечи, и он все им позволял!! Мало того, нежно целовал этого кота промеж ушей и разговаривал с ним в пол - голоса! Я осторожно приблизился и жаркая волна (ревности, как я понимаю сейчас) нахлынула на меня.
-Как мой Вацлав похож на тебя! – шептал Серж. – Та же гибкость, то же проворство. Когда смотрю, он взлетает над сценой, мне кажется, что полет его не прервется! Он грациозен, мой Вац. Ходит на кончиках пальцев и напоминает мне приготовившуюся к прыжку кошку. Вижу его в вас, мои дорогие.
Я почувствовал, что не могу больше слушать, чувства душили меня. Мало того, он изливает свою любовь на этих животных, еще и существует какой-то Вацлав, который крадет внимание Сержа! Я, к сожалению, не рожден котом, не танцовщик, как, вероятно этот, Вац, кем восхищается Серж. Я убежал.
Непонятная глухая тоска поселилась во мне с того дня. Я стал специально ходить другой дорогой, дабы больше случайно не увидеть вновь сцену, весьма неприятную мне. Не хотел видеть, как холеные руки с перстнями ласкают грязную шерсть тех бродяг и бросают им еду, которую я не пробовал даже во сне.
Прошел почти год, ранней весной я увидел Сержа в сопровождении темноволосого юноши. Тонкая, как у девушки талия, и довольно широкие бедра. Особенно поразили его глаза – томные и немного раскосые. Действительно был похож на того черно-белого молодого кота, которого так ласкал Серж.
Они стояли над рыжим котенком у витрины ювелирного, Серж крошил что-то для маленького бродяги. Его спутник задумчиво теребил на пальце новенькое кольцо. Кажется, это и был тот самый Вацлав.
Мимо шли две молодые барышни, завидев Сержа и Вацлава, замедлили шаг, и стали кокетливо поглядывать на них. Серж галантно раскланялся, представился и очень быстро перевел завязавшуюся уличную беседу на судьбу бездомного котенка. Вац оставался совершенно безучастен к разговору. Барышни довольно брезгливо разглядывали рыжего. Но кто бы мог устоять перед обаянием Сержа! Одна мадмуазель взяла котенка и посадила в дорожную сумку. Я понял, что отныне сей бродяжка обрел дом.
Сам был готов взять любого гада из рук Сержа, даже если бы он мне предложил взять на проживание змею.
Я слушал, как подробно рассказывает Серж мадмуазель о необыкновенных качествах кошек, как настаивает на кормлении самым свежим и о том, что непременно надобно соорудить этому котенку ложе из подушек. Смех да и только! Где это видано, чтобы так содержали домашнюю скотину! Беседа продлилась еще немного, Серж пообещал навестить барышню, чтобы посмотреть, как устроен рыжий и заодно занести два билета на представление его русского балета. Барышни ушли, Серж и Вац медленно пошли по набережной, идти за ними мне стало неловко.
Еще три года порой встречал Сержа на улицах Парижа. Но ни разу не удавалось приблизиться к нему и заговорить. Иногда он был опять в окружении десятка - двух кошек, а порой опять в обществе того танцора. Вац как – то капризно кривил надменный рот и передергивал плечами. Меня это злило – да как он смеет! Даже кошки – на что уж неблагодарные создания, и те терлись о Сержа и урчали.
Я не удивился, когда осенью 1913 года узнал, что Вацлав женился на какой-то танцорше. Человек, так похожий на кошку, так же легко предал своего покровителя, как делают эти животные.
В эти дни я последний раз видел Сержа. Он сидел на скамейке в парке и по своему обыкновению, кормил чем - то бездомных котов. Кажется, это были куски осетрины. Мне казалось, что чем грязнее кошка, тем с большей любовью Серж чесал у нее за ухом и подпихивал куски получше.
Тогда я не догадывался, что это был последний банкет для наших парижских кошек, устроенный им. Теперь мне кажется, если бы я это знал, то нашел в себе бы смелость заговорить с ним. Серж внезапно исчез. Я только через несколько месяцев узнал, что он увез свой русский балет на гастроли по миру. Газеты сообщали о сногсшибательном успехе русского балета. Но они конечно же молчали, каких кошек Серж одаривает своим вниманием. Но я – то знал, в каком городе бы он ни был, голодная смерть тамошним котам не грозит.
Я не терял его из виду все эти годы, пока в 1929 не пришло известие, что в соседней Италии Сержа не стало. Я пришел на его могилу на кладбище Сен – Мишель, и принес охапку свежих алых роз. Ожидая, пока море пропустит меня к нему, рисовал в голове картину - Серж сидит себе на лавочке у собственного памятника и кормит целую ораву кошек розовой ветчиной. И кивая, благодарит за цветы своих поклонников. Но этого, естественно, не произошло.
Прошло еще двадцать лет, когда Парижа коснулся слух, умер великий русский танцовщик Вацлав Нижинский. Не буду лукавить, и говорить, что я был убит горем. Наоборот, я сетовал на судьбу; она дала возможность настолько дольше прожить сему неблагодарному человеку, чем своему великому покровителю. В день, когда я это узнал, решил перебороть свою природную нелюбовь к кошачьим. Пришел на то самое место, где раньше стояла бакалейная лавка, и устроил пир из ветчины и осетрины для всех окрестных бездомных котов.
Глядя на пеструю толпу жующих кошек, я разглядел среди нее молодого черно-белого кота, две капли воды похожего на того, которого так ласково прижимал к себе Серж и сравнивал с Вацем. Кот мяукнул и направился ко мне. Я великодушно погладил его пару раз».
Когда закончилась кассета и перестал звучать стариковский голос с сильным французским прононсом, я подумала: «История повторяется. Если возвращается Вацлав – кот, то вернется и великий импресарио. Искусство не умирает. И служители его вечны».