Отпускаюююю

Один молодой психолог, которого я имела несчастье оставить с детьми, сломал наш комп. И в ответ на громкие стенания, авторитетно наехал на меня в том смысле, что «нельзя ж так относиться к вещам! нельзя дорожить! нельзя привязываться!»
Я подумала – КАК? и к вещам тоже?

Мой первый парень был не мой, а своей мамы. Любовь у нас была взаимная, но несчастная. Потому, что маме я не нравилась. Она не просто меня интеллигентно не одобряла, приговаривая: «Сынок, послушай маму – это девушка тебе не пара», нет! она активно противодействовала моему существованию. По простому, по народному: «Видела твою на рынке – она смотрела на туфли, которые мне понравились с отвращением, и противно морщила нос. Наплачешься еще с ее капризами». У каждой девушки был такой парень, в обществе которого она чувствовала себя тупой овцой. Мне мой все сломал. Он вроде и был со мной, и вроде держал на расстоянии. Особенно иногда. Если мимо ехал автобус, в котором гипотетически могли быть его родители – он отскакивал от меня и прятался за неровностями рельефа в виде афишных тумб. У меня не было политической воли, и я думала – нельзя его подводить. И тоже пряталась.
Ну что скажешь, не повезло.

С моих 18 до 25ти во мне растили убеждение, что людям, как птицам нужно просто очень много воздуха. Что им нужно давать свободу. Что нельзя привязываться и привязывать. Иначе человек убежит и спрячется. Достаточно просто быть. Просто любить. Просто давать. Я так и поступала, то и дело находя подтверждение правильности своей позиции. Но, кажется, я ошибалась. Потому, что в результате…

Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. Меня бесит, когда говорят «мой мужик» (почему-то чаще всего это говорят женщины с лишним весом), или просто «МОЙ» («ой! а мой-то»! бееееееее), или «МОЙ муж» с громадным акцентом на слове МОЙ… Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали?
Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.

У меня был муж, который предпочитал называть меня «супругой» для солидности (опять беееееее) и был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «вы вместе?» - мы улыбались. Типо «кого какое дело?» И были типо вместе. А один раз в минуту нежности я погладила его по щеке и сказала «мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.
Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле. Я на расстоянии ото всех.
В результате -

я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне.
А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе, завести того, кто был бы «мой» теперь уже невозможно.
И потом, я не умею строго спрашивать «Ты где?», не умею знать себе цену, не умею нести себя, не умею в нужных ситуациях быть холодной, особенно если мне горячо.
И особенно я не умею претендовать. Для этого нужно чувствовать большую внутреннюю уверенность, что ты имеешь это ужасное «полное право». И руки в боки. Разве не смешно? «Я имею полное право на…»
Короче, у меня ни уверенности, ни прав. И я веду жизнь даже не матери, а отца одиночки, который наварив супу и уложив детей спать, выбегает на свидание, на ходу уничтожая признаки собственной многодетности, отмывая фломастеры с рубашки и капли актимеля с джинс. Но основное не ототрешь.
«Давай по-быстрому, не боись, я не надолго, я не создам проблем, я скоренько, еще один разик, еще один бутербродик и домой…»
А слова «мой сын» и «моя дочь» я говорю так, будто они сами по себе, такие ничейные дети. И я всегда готова, к тому, что их надо будет отпустить. Как всех. Еще не хватало маменькиных сынков растить. И подкаблучников…
Зато у меня есть много воздуха.

Недавно я увидела, как одна девушка в клубе пошла танцевать «медленный» и была вся такая строгая и напряженная. А пацан ей что-то сказал и поцеловал в ухо. И тогда она выдохнула, улыбнулась и закрыла глаза. И я подумала – ну хоть иногда, хоть на время можно ж быть с кем то. Быть чьей. И закрыть глаза. Ну, пусть не навсегда, на этот промежуток… И тогда

Можно просто прислушиваться к музыке, и она понесет, можно не вести – ни в жизни, ни в танце. Положиться на него – и танцевать. И позвоночник станет как флейта. И каждый аккорд будет отдавать горячим, и бежать вверх как в аквариуме, прыгать по позвонкам маленькими теплыми пузырьками. Можно потянуться и поцеловать его между шеей и плечом. Погладить по спине. Прижаться к чему угодно. И засмеяться. А музыка саккомпанирует. Это ли не счастье?
И он потом не отойдет, проводив тебя, к своей даме, за другой столик. Кивнув – «это было восхитительно». Дав понять – я все запомнил.
Не отправится к маме, потому, что считает, что ей-то необходимо его присутствие, а ты молодая-здоровая-вечная!
И не поедет, проводив тебя, к жене. Страстно обняв напоследок и подчеркнув, что между вами особенное, не то, что у них с женой – обыкновенная семья.
Он не ее, не мамин, он свой собственный, и немножечко твой. Он пока согласен быть твоим. И до последнего аккорда есть еще время.