28 Марта 2024

Великий рассказчик

Получилось так, что из миллионов людей, населяющих планету, моему сердцу наиболее близки люди творческие: поющие и танцующие, рисующие и снимающие, пишущие и рассказывающие. Последнее – искусство мастерского устного рассказа – увы, почти ушло из нашей жизни, безжалостно вытесненное литературой и кинематографом. Лишь изредка, нет-нет, да встретится иногда такой рассказчик-балагур с лукавой улыбкой в уголках рта, с лучиками морщинок вокруг глаз и сотней историй на все случаи жизни, мужичонка лет 35-70, без высшего образования, сангвиник по темпераменту и рассказчик по призванию. Какой-нибудь старичок-кладовщик со склада стройматериалов, помнящий еще Микояна с Кагановичем, либо исколесивший все дороги родины водила-дальнобойщик, либо изрядно повидавший виды поселковый оперуполномоченный. Слушать такого - о чем бы он не рассказывал – вкуснее халвы и интереснее финала лиги чемпионов. Одного такого рассказчика я люблю слушать уже много лет. Даже нет, не так. Не рассказчика, а Великого Рассказчика. С больших букв «в» и «р».


- Приехали мы как-то с Ленькой в Таллинн. Было это… - Великий Рассказчик сладко улыбается, предвкушая и процедуру неторопливого изложения истории, и приятную возможность лишний раз напрячь память, вспоминая, в каком именно году это произошло, какая при этом была погода и кто по этому поводу что сказал. Возможно, его слушателям эти детали кажутся не столь значимыми, но повествование не тронется с места, пока все эти важные для ВР нюансы не будет восстановлены.

– …в 1971 году, как сейчас помню! Если бы вы знали: какой это был город – Таллинн: магазинчики, узенькие улочки, мощеные камнем. - ВР восхищенно цокает языком и слегка качает головой, явно сокрушаясь, что его слушателям не посчастливилось, как ему, повидать эстонскую столицу образца 1971 года. При этом он слегка разводит руки в стороны, наглядно демонстрируя ширину городских улиц, и становится понятно, что улицы в Таллинне тогда были и впрямь неширокие. – Мы с Ленькой по магазинам прошлись, купили все, что планировали, и вечером пошли в местный бар. А там – финны. И вот представьте себе…


Разумеется, мы, слушатели, прекрасно понимаем, что мощеные мостовые можно увидеть в десятках старых городов Европы. И что улочки в Прибалтике не настолько узки, чтобы там не проехала легковая машина. Но повествование ВР, как японский театр Кабуки, сплошь состоит из традиций и условностей, поэтому не стоит придираться. Нашему рассказчику хорошо перевалило за пятьдесят, поэтому «золотой век», о котором он любит рассказывать и на который выпала его молодость и зрелость – 60-80 годы прошлого века. Именно тогда трава была особенно зеленой, хоккей на льду - результативным и красивым, а сгущенка – густой и сладкой.

- Если бы вы знали – какое пиво в Германии! Вы такого не представляете, - он победоносно смотрит на нас сквозь стекла очков и со смаком повторяет. – Вы не пред-став-ля-е-те. Темное! Только они говорят не - «темное», а «бархатное».


После этого он отхлебывает предложенный ему «хайнекен» и на лице его явственно читается, что да, нынешнее пиво тоже ничего, спасибо. Но если бы вы попробовали то. Которое в Германии. Году в 1968. Или в 1983. Впрочем, подобные детали – год события и кто что по этому поводу рассказал - помнит лишь он, а мы же продолжаем его слушать.


- Ну так вот, я когда люстру из Праги привез, собрал и в зале повесил, то Алик с Мариной, соседи, чуть не упали, когда ее увидели, - вопреки какой-либо логике ВР съезжает на один из своих любимых сюжетов – на его знаменитую поездку по путевке в страны соцлагеря. Поскольку был он в турпоездках аж дважды (это помимо срочной службы в армии, о чем мы тоже конечно же послушаем), то различать их просто: одна поездка называется «когда за люстрой», а вторая «когда мы с Виталиком в январе в море купались». Но это мы опять отвлеклись, прошу прощения. Он ведь уже дальше рассказывает.


- Алик только глянул на люстру и чуть упал, - Рассказчик делает значительную паузу, чтобы все прониклись значительностью момента и выразительно оглядывает слушателей. – Они с Мариной минут пять не могли и слова сказать. Только на нашу люстру смотрели. А Николаевна с моей работы, как ее увидела, сразу сказала: Вовчик, любые деньги за нее даю! Лю-бы-е день-ги!


Постоянные слушатели этой истории (лично я слышал ее уже раз 30-40) могут заметить, что в ней от раза к разу всплывают все новые и новые яркие подробности, характеризующие масштабность события, но никто не рискнет обвинить ВР не то, что во лжи, но даже просто в преувеличении не упрекнут. Это ж художественный рассказ, а не сухой милицейский протокол. Не удивлюсь, если еще через 20-30 повторов этой саги мы услышим, как соседи всей семьей, со стариками, детьми и домашними животными, в беспамятстве рухнули под купленной отцом люстрой, творением безымянных богемских стеклодувов.


- А виноград, который был в прошлом году? Кать, помнишь, какой уродился виноград? – последнюю фразу ВР адресует кухне, где за звяканьем посуды слышно присутствие супруги. – Кать, ну выйди на минутку. Ну скажи: какой был виноград?


Выглянув на секунду к гостям и вытерев руки о фартук, Катя понимающе улыбнется – у супруга ключевой момент в рассказе – и сдержанно подтвердит, что да, виноград в прошлом году был знатный. Но Рассказчику этого мало. Он судорожно ищет глазами предмет, с которым он мог бы сравнить размеры уродившегося винограда и с торжествующим воплем его находит. Колесико от забытой внуком детской машинки явно крупнее любой виденной слушателями виноградины, но не вздумайте сказать ему это в лицо – обидится.


- Вот! Вот такая была ягода, - он на секунду умолкает, понимая, что явно преувеличил, но через секунду твердым голосом подтверждает. – Такая. Или даже чуть крупнее.

Иногда мне кажется, что в его историях начисто отсутствуют обычные вещи или события. Выловленная рыба ужасает размерами, купленная вещь – эксклюзивностью, выращенные овощи-фрукты – необычайным вкусом. Даже неприятности, которые иногда посылает ему небо, имеют в его рассказах совершенно нереальный масштаб и последствия: выпавший снег устилает землю чуть не по пояс, а хорек, повадившийся красть со двора кур, выглядит безжалостным чудовищем страшнее лернейской гидры.


- Главная улица в Берлине называется Ундер-ден-линден. А переводится как «Под липами»! - с удовольствием комментирует он обзор международных новостей из Германии, когда камера телеоператора выхватывает картинку из центра немецкой столицы. – В 1984 году мы там… Ооо, видите вон то здание? Я возле него был и даже его фотография есть! Каааааать! Смотри: Берлин показывают! Так вот, руководитель нашей группы, рассказала нам об этом месте…
Когда-то давным-давно меня раздражало то, как он снова и снова рассказывает слушателям свои

бесконечные истории, постепенно украшая их все более фантастическими подробностями. За глаза я частенько передразнивал Рассказчика, веселя его многочисленную родню: его интонация и жесты удаются мне очень хорошо.


Но со временем, особенно в последние лет пять-десять, до меня стали доходить простые истины, что, во-первых, его склонность к длинным и не всегда правдивым рассказам абсолютно безобидна и постоянно забавляет его слушателей, продлевая им жизнь минутами добродушного смеха. А во-вторых, и это главное, через несколько лет - может через пять, а может и чуть позже - я и сам стану таким же Великим Рассказчиком. Память самостоятельно отфильтрует незначительные события, которые навсегда исчезнут из моей памяти и оставит лишь те, которые я буду самозабвенно рассказывать публике и сам буду искренне верить в них, точь-в-точь, как сейчас рассказывает истории он, мой отец.

комментарии: