Детский фольклор

Это сейчас можно сколько угодно умиляться на фотографию третьего «Бэ» класса, и развлекать гостей поисками своей персоны среди группы стремного вида советских школьников. Нет, нет, это не я, это Катя Васильева, симпатичная, да. И это тоже не я, это… э… не я, в общем. Да ну как это меня тут нет, есть, смотрите лучше! Ну хорошо, вот, видите эту толстую девочку с пьяным взглядом? Это я. Моргнула, да. Ха-ха, действительно, годы пошли мне на пользу!

Сейчас мне смешно, а тогда эта фотография стала причиной глубочайшего кризиса моей девятилетней личности. Я даже хотела умереть, дабы очиститься от позора, и в какой-то из дней твердо решила не вставать с постели больше никогда и ни за что, но черствая мать таки заставила меня напялить форму и пойти в школу. Где всем уже было известно, что у Кенги на фотографии такой взгляд, потому что она в этот момент «е-е» с Кузнецовым, который стоит прямо за ней. Смотрите, смотрите – он Кенгу «е-е», а она такая кайфует! Не все до конца понимали, что это все значит, но было обвинение в «е-е» очень, очень позорным. Надо ли говорить, что на всех последующих снимках вплоть до 11-го класса я пучу глаза как сова из анекдота, чтобы не дай бог не моргнуть опять ненароком в процессе съемки? Нежный упитанный цветочек, тридцатикилограммовый одуванчик, что могла я ответить жестоким детям на их идиотское «е-е» тогда, в третьем классе!

То ли дело в пятом. О, между третьим и пятым я съездила в полезный пионерский лагерь и вернулась оттуда очень подкованной в вопросах детской риторики. Первый же наглец, посмевший как-то замахнуться на мою неприкосновенность был тут же поставлен на место козырной фразой «Слышь, ты, ну ка сдерни свой занюханный паштет!», которая быстро стала хитом и подняла мой рейтинг среди одноклассников на небывалую высоту. А меткое «осколок жизни, обломок унитаза», пущенное в сторону хулигана Полякова, попытавшегося разыграть старую карту с «е-е», раз и навсегда закрыло тему неудачного моргания на злосчастной фотографии.

О, пятый и шестой классы! С высоко поднятой головой, попирая ногой в серых советских колготках портфель загнанного за школу «врага» (противоположного, разумеется, пола), стоя в окружении верных соратниц, я презрительно вопрошала:

- Эй, кулёчек, ты что-то прошуршал?

И «враг», воспитанный на Неуловимых мстителях и сомнительном лозунге «Русские не сдаются», проявлял мужество перед лицом реальной угрозы остаться без трусов и срывающимся голосом отвечал:

- Эй, тюбик, ты что-то выдавил?

На этом обмен любезностями завершался, на помощь «врагу» с воплями «а ну срыгнули в компот по-бырому» спешили его товарищи, и бегством спасались уже мы, оскорбляя на ходу вражеского лидера, хулигана Полякова:

- О, смотрите, девки, Спид Иваныч бежит!

- Заткни фонтан, Соплежуева!

Если враг находился на безопасном для себя расстоянии, то в ход против меня шла классика - «Жир-трест-комбинат-пром-сосиска-лимонад», однако чаще со мной все-таки предпочитали не связываться. Потому что у меня была тяжелая рука и большой фольклорный запас. Можно было реально получить по шее и услышать про себя что-нибудь обидное, вроде «педик в трауре» (применялось против врагов в черных футболках), «шлепок майонезный» (для унижения мужского достоинства) или, не дай бог, «не у тебя ли пися ночевала?» (универсальное). Последнее было самым обидным, так как подразумевалось, что ночевать она ходит только к законченным придуркам, потому как нормальные люди такое на порог не пускают.

А потом снова наступило лето, после которого все поменялось. «Занюханный паштет» уступил место неуклюжему первому флирту, и гоняться за «врагами» с целью предания их позору путем «обезтрусивания» стало неуместным. Ну а затем мы и вовсе стали взрослыми, и все забыли, заменив творческий подход к жесткой гендерной полемике банальными нецензурными выражениями.

А какие были перлы! Жаль, что разглядывая детские фотографии, всего не вспомнишь. Разве что дурацкое «е-е», что портило жизнь толстой девочке с пьяным взглядом. Смешно…