о себе:
Что ж рассказать о себе?
Лет - много, попа - большая, а характер улучшился, во всяком случае, по сравнению с теми временами, когда и лет и попы было намного меньше.
Иногда под настроение ругаюсь с вменяемыми, иногда под настроение - задруживаюсь с невменяемыми.
Вспыльчива, но отходчива, да. Угомонить, если разошлась - совсем просто:
а) накормить;
б) напоить;
в) рассмешить;
Третье средство самое верное и безотказное. Нежно влюбляюсь в людей, которые меня смешат, даже если только что яростно с ними спорила.
Еще люблю сырое мясо, как все уже знают, и жениться.
Дверь
15.05.11 11:50 | Добавить в избранноеМне из той, прошлой квартиры еще потому было жалко уезжать, что там была Дверь. То есть, там много чего было. Три комнаты, например. Центр города. Телефон городской. Разрисованные стены и кафель на кухне и бардак-бардак-бардак, но еще там была Дверь.
Я ее знала в лицо, а еще лопатками. Лопатками – больше.
Так-то ничего не было видно, не было видно КАКАЯ она. На двери висел рулон обоев на веревочке – мы называли его дацзыбао – и все там писали. Херню разную. Кто-то замысловатое, кто-то просто «здеся был я». Отмечались, так скажем, для вечности. А вот под рулоном… Под ним, если его отодвинуть – вся дверь была в оспинах. От ножа. Сколько оспин – столько раз я выжила и не поранена. Сколько оспин – столько стежков.
Пришью, пришью, крепко пришью суровой ниткой и узелок завяжу, и перекушу зубами потом у самого узелка – куда ты, мил человек денешься.
А Рыжий, дурак, ничего не понимал.. Он думал – это жуть, как круто. То есть, в первый раз вообще не думал, просто кидал в эту дверь ножик и гордился, какой он до хрена меткий и говорил о Вильгельме Телле.
-Ах вы Телля хочете? Будет вам ужо мертвец!
И пошла, и встала, и лопатками к двери прижалась – давай. Чувствую
- я такая большущая, что всю дверь закрываю – что там остается – слезы,
сантиметра два-четыре, где меня уже нет. Он и кинул. Я не видела, как он руку
занес, как нож выпустил, потому что смотрела ему прямо в зрачки, и они были так
близко, будто прямо передо мной, хотя на другом конце комнаты. И Рыжий весь
прямо побелел. А нож воткнулся довольно далеко от меня. Ладони полторы от моей
головы. И это было, конечно, неинтересно. Поэтому мы решили опять кидать. И
кинули еще три раза. И каждый раз я держала его глазами. Его зрачки.
Ну, так и пошло потом. Мы часто это делали, особенно ему нравилось, когда люди. Когда они смотрят и отговаривают, и пугаются. А я была совсем как какая-нибудь цирковая женщина или лошадь. И тоже это любила, потому что мы тогда были так рядом, так невозможно близко, как даже в постели не были.
Только потом он осмелел совсем. Ну, это же понятно, сначала кидаешь подальше, чтоб не задеть ненароком, а потом все ближе, ближе, ближе, правильно ведь? И мне его все труднее становилось удерживать. Больше всего я боялась, что он попадет в лицо и у меня будет шрам. А про остальное я даже и не думала. Как это? Вот эта железяка может в меня натурально воткнуться? И станет из меня торчать, будто отродясь там была? Не-воз-мож-но!
Впрочем, я так же думала, что не могу упасть никогда, где бы ни лазала, по каким бы перилам. А потом как-то мы все, на ночь глядя, поперлись на одну знаменитую львовскую крышу, сидели там с друзьями, и спускались уже на лесенку, когда у меня из-под руки ушел кирпич. Просто выпал. И Тимка Сулейманов охнул и протянул мне руку, но не ту, что надо, а дальнюю неудобную руку, потому что в той, что надо у него был пакет с яйцами, он их берег и не сумел бросить. И я покатилась по ступенькам, как миленькая.
Так и тут получилось. Он опять кидал. Я опять стояла как звезда-растопыра и держала его глазами, но уже не так крепко, не так напряженно, как раньше и ножик воткнулся не туда, куда нужно. Нет, он меня совсем несильно задел, только царапнул подмышкой, даже шрама не осталось, но я поняла, что хватит. И вовсе не потому, что страшно. Просто стало ненужно. Я про себя как бы всегда знала, что если чуть-чуть он меня заденет – что-то изменится и все эти «стежки» заработают. Такая бытовая магия, что ли. Никто мне не говорил, а я была уверена.
А Рыжий страшно перепугался и стал какой-то серый. А потом я от этой двери - или нет, уже от Двери – отошла и увидела, что мой контур там остался. Не очень четкий, конечно, ног, например, не было, что за интерес в ноги целить, когда голова торчит и она – самая главная.
Ну вот. Больше мы так не развлекались. Не потому, что напугались, а отпала надобность, что ли. А потом вообще переехали. И сейчас в дверь особенно не покидаешь, потому что она из стекляных кусочком непрозрачных и между ними только узкие деревянные штуки, туда и нормально, без меня, стоящей – хрен попадешь.
А однажды Рыжий с какой-то тоской сказал – эх, жаль, что я тебя тогда не прирезал.
Ага. Поздно спохватился, брат.
комментарии:
добавить комментарий
Пожалуйста, войдите чтобы добавить комментарий.