Новые Амазонки

Часть 1, нелирическая, со ссылками на классическую прозу

Недавно я поняла, что даже в детстве не хотела быть ни учительницей, ни космонавтом. Я всегда хотела детей. Наташа Ростова, как мы помним по школьным сочинениям, хотя бы в юности была полным романтики мечтательным созданием, и только к концу «Войны и мира», в результате сложной эволюции, превратилась в машину для родов. А я с детства тупо хотела быть такой машиной. До определенного момента ближе к 30-ти, я вообще не понимала, для чего еще нужны мужчины. Особенно любимые. Будучи устроенной так элементарно, я миновала любовные метания, подобные тем, что описанны Толстым в нескольких томах. Если мужчина не собирался размножаться, для меня было очевидно, что продолжать с ним отношения не имеет смысла. И я их не продолжала. В этом не было ничего от волевого «принятия решения». Объяснялось все до животного просто: как человек не прыгает в пропасть, так я не прыгала в бесполодные отношения с мужчинами. Самка. Когда героини фильмов и книг шептали возлюбленным: «Желанный мой», мне казалось, что они что-то мудрят и усложняют. Как мужчина может быть желанным сам по себе? Правда, на некоторые сложности пришлось идти и мне. Например, научится хитрить, скрывая от мужчины в чем я вижу его роль в моей истории.

В юности я завидовала даже своей беременой кошке. И конечно, с благоговением относилась к рожавшим женщинам. Они казались мне причастившимися какой-то великой тайны. Тайны, гораздо более значительной, чем все загадки всех мадридских дворов, описанные Дюмами, Радзинскими и Джеймсами Хейдли Чейзами. Роддом казался мне землей обетованной, храмом, желанной целью жизенного путешествия. И когда я забеременела, то думала только: не может быть. И когда оказалось, что может - была счастлива. И, по-моему, это нормально. Проще, чем находить счастье в творчестве, или там, в труде, но все же сложнее, чем осчастливливаться покупкой бриллианта.

Наверное, похоже на историю болезни. Наверное, просто быть женщиной – это диагноз. Понимаете, теперь мне кажется, что я одна такая конченая идиотка. Что у всех все проходит приземленнней и спокойнее. Что в процессее рожания и воспитания ребенка нет великого предназначения, а смысла – чуть, во всяком случае не больше, чем у кошки, то есть смысл - в продолжении рода. Наверное, и это нормально. Но как мне хочется, чтобы все, особенно мужчины, увидели в этом физиологичном и вполне бытовом процессе чудо и радость, какие вижу в нем я.



Часть 2, лирическая, но со ссылками на прозу жизни

Ни к одной из тех, с кем я лежала в палате роддома, ни разу не пришел муж. Так получилось. Мужья остались далеко за кадром. Да женщины их и не ждали. Они тихо отдыхали от девятимесячных трудов и готовились к бесконечной каторге домашней работы, которая ожидала их впереди. Ведь что, собственно, произошло? Беременность, роды, дети - так положено.

У всех, кроме меня, новорожденный был вторым или третьим ребенком. И самым интересным в нем был его пол. На разные лады обсуждались плюсы и минусы появления в семье мальчиков или, наоборот, девочек. «Ничего, будут у вас две помошницы. Может, еще родите мальчика…», «А кто у вас первый? Девочка? А теперь пацан? Видите, как по заказу!» Под окна палаты приходили мамы, золовки, свекрови, сестры. «А глаза чьи? А нос? Его? Ну, ничего…» Приносили кастрюльки с едой, соки, йогурты. Изнутри пакеты подтягивали веревкой, потом ели и ходили в казеннных ночнушках с печатями. О мужьях говорили так: «наверное, отмечает», «не любит больницы», «не успел вернуться из Москвы», «хорошо, что он меня сейчас не видит»… А одна роженица из селения ждала мужа к выходным: «от нас ехать два с половиной часа, что он будет туда-сюда мотаться?» Действительно, разве у него есть повод повидать жену? Приедет на выходные, ведь у него в Махачкале дела есть, все сделает, заодно и заберет ее из роддома.

Не зря мне все-таки казалось, что мужчина имеет только косвенное отношение к детям.

Правда, один молодой человек, чей-то муж из палаты сверху умудрялся влезть на дерево, чтобы поговорить с женой. Он единственный, кто задавал человеческие вопросы типа: «Как ты себя чувствуешь? Как девочка ест? Что еще принести?» Переспршивал по нескольку раз, по несколько раз уходил и возвращался. Говорил «Целую», прощаясь, говорил «Скучаю», покидая жену до утра. Его осуждал весь этаж: «Ой, прям надо было на дерево залезать! Дикость какая!», «Обязательно, чтобы весь роддом слышал, что он ее любит? Показуха», «У них что, больше родственников нет? Сам ходит и ходит!»

Иногда снизу доносились другие мужские голоса.

- Сколько надо дать? Цветы обязательно? Не, конфеты не понесу.

- Мальчику пива принести? Шучу, шучу…

- Ты че, гонишь что ли? Домой купаться? Лежать, я сказал.

- Как ты ее собралась назвать? Как? Так, короче, девочку зовут Диана.

Про все это никто не говорил – «Дикость какая».

По ночам шли дожди. Кран в палате отказывался проливаться водой, а шипел, как-будто все время говоря: «Ш-ш-ш», как и все мы своим деткам. «Ш-ш-ш». Гормоны обоих полов продолжали внутри нас свои пляски. Комары игнорировали «раптор». Когда выключался свет, с дерева в окно заходил кот. Он отодвигал лапой кусок марли, не глядя на нас шел по подоконнику, потом спрыгивал и привычной дорогой двигался мимо кроватей. В одну из ночей, часа в три прибежала сестра и вызвала мою соседку. Минут через двадцать та вернулась с цветами. Счастливая и смущенная.

- Мой приехал. Пьяный. Трезвому стыдно было бы с розами заявляться. Сидит где-то с друзьями. Сказал: «Такой толстой ты никогда не была».

Хорошо, что и ко мне муж не может прийти.

Набоков написал: «все родители делают эти открытия: идеальную форму миниатюрных ногтей на младенческой руке, которую ты мне без слов показывала у себя на ладони, где она лежала, как отливом оставленная маленькая морская звезда». Роддом, наверное, не храм, но дети – все равно не рутина, необходимость и проза жизни. Дети – это поэзия. Со смыслом.

А мужчины – это… Да они просто…

Ладно, желанный мой, как ты отметил рождение нашего сына?