Серьезный разговор: НОЧЬ.

Ей девять, она не из красивых детей: маленькая, не складненькая, волосешки упрямо лезут во все стороны, по этой причине ее регулярно стригут «под горшок» в мужском зале за 20 копеек. Она непоседа, очень много и грамотно говорит, вопросам ее нет конца. Она почти отличница в учебе и неформальный лидер класса. Для формального лидерства у нее не хватает послушания и опрятности. Она умеет ладить со всеми, при этом, не разглашая всем своих личных секретов. Она младшая из трех дочерей, а потому любимая.
Ему 40. Он любит ее больше всего на свете. Ему нет дела до жены. Он доволен работой и семьей. Но больше всего тем, что она растет так, как он этого хочет. Это маленькое воплощение его мечты о женщине. Она слушает вместе с ним классический джаз и Ободзинского, Аркадия Северного и Александра Градского. Она играет с ним в шахматы и ей это нравится. Она непритязательна в одежде и любит есть все, что он сготовит. Она читает книги которые он ей посоветовал. Он берет ее в походы с ночевкой и заставляет делать зарядку с гантелями. Он учит ее всему, что умеет сам, и понимает, что это единственный человек в мире, который близок ему. Ведь она его дочь.
Когда она первый раз проснулась от его прикосновений, то даже не поняла ничего и, следовательно, не испугалась. «Пап, ты что?». Он ласково подоткнул одеяло, погладил по голове и со словами «Ничего, ничего, ты спи» ушел.
Мать и сестры уехали на каникулы к бабушке. Ее не взяли потому, что заболела. Она ждала каждой ночи с ужасом, потому что знала – он придет. Нет, он не будет насильничать и делать больно. Он будет гладить дрожащей рукой в темноте сначала ее ноги, потом выше, потом еще выше. Ей будет страшно и непонятно – НУ ЗАЧЕМ? А еще ей будет интересно, что с ней происходит. Она делает вид, что спит, старается дышать ровно и тихо. Его дыхание все ускоряется и становится прерывистым. Глаза закрыты, она не видит, чем занята его вторая рука. Он очень аккуратно касается ее пальцами. Это всего лишь пальцы, но в темноте ночи она представляет их горячими дрожащими толстыми червями. Она всхлипывает громко, неестественно. Он, испугавшись, прячется за спинку кровати, потом, сдерживая дыхание, уходит на цыпочках.
Кому об этом расскажешь? Матери, когда она приедет ? Сестрам ? Стыдно, непонятно, страшно, что не поверят. А может это у всех так? Спросить не у кого.
Днем у них прежние отношения. Они лучшие друзья. Они ссорятся, мирятся, опять ссорятся. Они бесятся как все отцы с дочерьми. И он при этом не проявляет себя какими-либо движениями, лаками или излишне чувственными поцелуями. Иногда она даже думает, что все сама себе придумала. Он все так же работает днем с чужими детьми. Учит их умным и полезным вещам. Он не делает различий между мальчиками и девочками. Он со всеми добродушен и приветлив. Она всегда рядом с ним, если не в школе. Они улыбаются друг другу, шутят и смеются.
Но вот снова приходит НОЧЬ! Она допоздна читает в надежде, что он уснет. Но он опять приходит. На этот раз она стала предусмотрительной: надела пижаму вместо ночной рубашки. Завернулась в одеяло как в спальный мешок. Но он пришел с целью, а значит не уйдет просто так. Процесс извлечения из-под одеяла длительный и прерывается ее резкими вздохами и «ночными» вскриками с бормотанием. Он опять прячется за спинкой кровати и продолжает через некоторое время. Она боится окликнуть его, боится спросить его. Ведь детям в это время положено крепко спать. Временами она думает, что ей это нравится. Это ее тайна и никто не должен знать об этом. Временами она ужасно боится этого. Она мысленно проделывает путь его руки. Он опять уходит. Тогда под одеяло опускается ее рука. Нет, это совсем не то. Ничего нового, ничего интересного, ничего приятного. Зачем это ему? Наверное, это от большой любви, думает она. С каждой следующей ночью ей это все менее приятно и все более страшно.
Приезжают мать и сестры. Как чудесно. Жизнь прекрасна и удивительна. Все забыто. Отец – самый чудесный человек на свете. Он столько всего знает и умеет.
Проходит год, она ни капельки не повзрослела. Все такая же дурнушка. На нимфетку ну никак не похожа. Все так же пионерский галстук висит до пупка, колготки гармошкой на коленях, очки сползают с носа. Девочки в классе начинают вырастать, шепчутся о чем-то. Она гоняется с мальчишками по дворам на велосипеде. Она уже знает теоретически, что такое месячные. Она с подружкой один раз видела порнофотографии (спертые у брата подружки) и ей было до жути противно.
Она бы никогда не вспомнила тех ночей, если бы однажды не увидела отца уснувшим в вольной позе в широких семейных трусах. Ее прошиб пот, начало тошнить от увиденного. Почему-то воображение рисовало ей «там» вовсе не пальцы отца, а эту мерзкую штуковину в его трусах. Успокоившись тем, что все в прошлом, она накрыла его простыней.
Осень. Все болеют. Мать повезла старшую сестру в гастросанаторий. Средняя свалилась с инфекцией в больницу. Опять вдвоем. Опять страх. Дверь в спальню, задвинутая стулом. Помогло один раз. Назавтра стул пропал. Где взять смелости и сказать ему, что не спится? Те же руки, то же дыхание, та же молчащая темнота, тот же страх ожидания…
Замуж она не вышла. Сначала все ухажеры не устраивали отца. Потом ее саму. Все сравнивались с ним. И в этом сравнении всегда проигрывали.
Отца не стало когда ей было 20. Разбирая с сестрами посуду после поминок она не замечает на их лицах ни печали ни скорби. «Вы его совсем не любили…» В ее глазах слезы. В горле комок.
- А за что его, извращенца, любить?
- В каком смысле, извращенца?
- Да эта скотина приставал ко мне, когда я совсем маленькая была. (Старшая, ей 29).
- И ко мне. Мне тогда лет 10 было. ( Средней 25)
- Он только тебя пальцем не трогал, Ты ж у него всю жизнь в любимчиках ходила. Вот и рыдай по нему теперь.
Мать в дверях кухни, услышав разговор дочерей, закрывает лицо руками. Вопрос «Почему молчали?» произнесла сдавленным голосом, не отнимая ладоней. Ответа не последовало.