Первый полёт (проза жизни)

Посвящается Сергею Шарапову

Летать или не летать?
Вот в чём вопрос.

Свой первый полёт я вспоминаю с превеликим удовольствием спустя долгие-долгие годы, даже несмотря на то, что получил от него сплошные негативные впечатления. Вспоминаю с удовольствием не только потому, что в тот раз со мной летел мой старший брат, любая память о котором священна, но и потому, что со временем все неприятные моменты сгладились, обида обернулась звонким смехом, боль превратилась в нелепость, а извечные разногласия поблекли на фоне братской любви.
И сейчас, спустя тридцать лет, это едва перенесённое, отвратительное, чуть не закончившееся катастрофой, первое воздушное путешествие кажется лёгкой увеселительной прогулкой в облаках, и я бы с радостью повернул время вспять, чтобы ещё раз испытать его. А всё началось с того, что нас с братом пригласил к себе на всё лето мой крёстный дядя Коля.
О, это был золотой души человек: добрый, щедрый, мягкий и справедливый. Он никогда не позволял себе повышать голос, а тем более поднимать руку на детей, которых у него было трое. И, тем не менее, они слушались его беспрекословно, как маленькие солдатики своего горячо любимого генерала. Этот человек заслуживает отдельной книги и, возможно, я когда-нибудь осмелюсь взяться за неё.
Пока же мы с братом с радостью согласились на приглашение, родители были не против, и на следующий же день отец, отстояв несколько часов в очереди к кассам «Аэрофлота», несмотря на сезон отпусков, умудрился купить нам два билета, правда, с пересадкой. Вот в этой-то злополучной пересадке и оказалось всё дело.
Если бы самолёт был «прямой», тогда бы не было и проблем: в Ленинграде мама с папой посадили – в Ростове дядя с тетей встретили. А так самолёт делал промежуточную посадку в одном из южных городов, а далее уже другой самолёт доставлял непосредственно до места назначения.
Если кто разбирается в старой авиатехнике, то сразу оговорюсь, что «другой самолёт» назывался АН-2, а в простонародье не иначе, как «кукурузником», поскольку часто использовался для опыления ядохимикатами полей и садов тогда еще необъятной страны с высоты всего лишь нескольких метров.
Ну и на здоровье! На здоровье садам и многократно ославленной кукурузе и на вред всяким колорадским жукам и гусеницам, кто бы спорил? Я бы даже не стал возражать, если бы на этом, с позволения сказать «биплане», перевозили почту и другие полезные народнохозяйственные грузы. Да ради Бога!
Но какому гаду, простите меня за резкое слово, вдруг втемяшилось в голову перевозить на этой этажерке людей?! Ведь то, что эта штуковина для перевозки «одушевлённых предметов» уж никак не предназначена – вам скажет любой индивидуум, хоть однажды пролетевший на ней в один конец. Потому что обратно он лучше пройдёт всё расстояние пешком, чем снова испытает «прелесть» подобного перелёта.
Но в то далёкое время в моей семье никто в авиатехнике не разбирался, иначе мать просто бы легла поперёк порога и не допустила бы подобного надругательства над собственными детьми. И, что интересно, именно после этого злополучного полёта я вдруг с таким остервенением увлёкся авиамоделированием, что до сих пор поражаюсь: почему не стал авиаконструктором или на худой конец лётчиком? Возможно, просто пожалел людей…
А моделей в моей коллекции было около сотни: практически все военные и пассажирские, современные и прошлых лет, даже космические орбитальные станции. И только одной единственной среди них не было, единственную модель я не приобретал и не собирал принципиально – этого пресловутого «кукурузника» АН-2. Вот таким своеобразным способом впоследствии я отомстил ему.
А в то злосчастное утро мама напекла нам в дорогу пирожков с ливером, ватрушек, булочек с повидлом и маком (она у меня вообще любительница «покулинарить» и эту любовь привила и мне), и, нагрузив нас двумя солидными пакетами, благословила в путь. Спорить с ней по поводу невообразимо огромного количества съестного было бессмысленно, как и с любой матерью в подобной ситуации. Мы с братом лишь переглянулись, улыбнулись и промолчали. В заключении все присели «на дорожку», и отец вызвал такси.
Неприятности, а для нас с братом настоящие приключения, начались по прибытии в аэропорт «Пулково», когда неожиданно выяснилось, что наш самолёт через сорок минут вылетает со «Ржевки», находящейся совсем на другом конце огромного мегаполиса. Отец клял себя, на чём свет стоит, что ещё дома как следует не проверил билеты. При этом он абсолютно был уверен, что при покупке оных всё было в полном порядке.
Но на мать эти оправдания действовали слабо и, если бы она могла, то испепелила бы взглядом родного супруга прямо на пороге собственного дома. Брат долго и обстоятельно ржал, пока не получил от отца подзатыльник, а я от нешуточного волнения даже взопрел. Ну что вы хотите? Ведь мне было всего семь лет!
Как ошпаренные, мы всей семьёй бросились с чемоданами и пакетами от стойки регистрации через весь зал на улицу к стоянке такси. Но на такси, как почти на всё в те времена, оказалась очередь. Естественно, вздумай мы стоять и ждать – ни за что не успели бы. Но наш отец всегда был человеком решительным и в острых ситуациях никогда не терялся. Вежливо, но твёрдо растолкав толпу, он бросился к дежурному диспетчеру, руководившему погрузкой пассажиров (были тогда и такие), и в двух словах, обрисовал критическую ситуацию.
Но диспетчер попался бестолковый, а скорее всего, решил «подкормиться» за наш счёт и попросту намекнул на мелкую взятку:
- Что же вы, товарищ? Раньше надо было билетики проверять, как говориться «не отходя от кассы», - и выжидающе добавил, - а теперь уж и не знаю, как быть... – короче говоря, выпрашивал рубль.
Но это он, конечно, зря – с огнём играл. Добрейшей души человек в обычных ситуациях, отец мог становиться грозным и сокрушительным, как тяжёлый танк, на котором он служил в армии и очевидно унаследовал некоторые черты характера этой боевой машины.
- У меня дети!!! - Чуть ли не зарычал он, свирепо вращая белками глаз и грозно надвигаясь на распорядителя, сразу сделавшегося маленьким и беззащитным. При этих словах мой шестнадцатилетний брат ухмыльнулся, a диспетчер резко заскочил за спины взорвавшейся от хохота очереди и уже оттуда прокричал:
- Бери первую машину, чёрт с тобой! - И, уже обращаясь к окружавшим его людям, оправдывался, - нет, ну, правда, чего он? Я же только спросил… - Чем вызвал новый приступ хохота.
Дальше помню рискованную гонку по ночному душному городу. Набившийся через открытые окна тополиный пух противно щипал глаза, стремительно мелькали огни и неоновые вывески проспектов, визжали на резких поворотах покрышки. Не снижая скорости, такси ныряло в туннели, подпрыгивало на горбатых мостах и на несколько мгновений зависало в воздухе, отчего моё восторженное детское сердце испуганно ухало вниз.
Хорошо помню бледное лицо матери, вцепившиеся в поручни цепкие пальцы отца и счастливую улыбку на губах моего старшего брата – вот уж кто наслаждался приключением в полной мере! Что же касается меня, то я нестерпимо хотел в туалет, но боялся даже заикнуться об этом.
И все же мы успели. Правда регистрация уже закончилась, но нас с братом в спешном порядке оформили. Мы расцеловались с родителями, мать, конечно же, всплакнула, будто провожала нас не на три месяца летних каникул отдыхать, а на военные сборы в зону боевых действий. Отец строго наказывал слушаться дядю Колю и помогать по хозяйству, хотя это было излишним – как можно было не слушаться этого святого человека?
Наконец, трап убрали, едва мы взбежали наверх. Симпатичная стюардесса с обалденной фигурой (я уже в том возрасте замечал подобные вещи – естественно, влияние старшего брата), проводила нас в хвост самолета и мне, как младшему досталось место у окна. Кстати, в туалет я тут же перехотел.
Признаться, пусть и не всегда осознанно, я частенько пользовался этими маленькими привилегиями младшего сына в семье: место у окна, яблоко поспелее, наказание менее строгое.… Конечно, со стороны родителей поступать подобным образом, ставя одного ребёнка в привилегированное положение, как бы любя его больше другого, было в корне неверным. Из-за этого я рос избалованным и наделал в жизни массу лишних ошибок. Но это я понимаю только сейчас, так сказать «с высоты годов», и ещё неизвестно какой из меня получится воспитатель собственных детей…
Но брат, как ни странно, не обижался. Он рано повзрослел и относился ко мне даже с некоторой мудростью, не свойственной обычному подростку его возраста. Сергей был искренне заботлив и добр. Он в полном смысле слова был готов отдать мне последнюю рубашку во время внезапно заставшего проливного дождя, что он и сделал однажды, благодаря чему я не простудился, хотя в детстве не отличался отменным здоровьем.
И спасла меня не собственно рубашка как таковая, а любовь старшего брата, гревшая меня всю дорогу до дома. Сергей любил меня уже тогда так сильно, как я только начинаю любить его сейчас, когда судьба уже вынесла свой окончательный жестокий вердикт, и нет никакой возможности повернуть вспять неумолимое время…
Стоявший на площадке самолётик был невелик. Сейчас, за давностью времён, не припомню: то ли реактивный ЯК-40, то ли турбовинтовой АН-24. Но выглядела машина вполне надёжно и, судя по облупившейся местами краске, уже не первый год «бороздила просторы воздушного океана». По сути дела, именно этот полёт и является первым, но путешествие оказалось столь быстрым, комфортабельным и лишённым каких бы то ни было происшествий, что совершенно не запомнилось.
В памяти отпечатались лишь кое-какие обрывки: ни с чем несравнимый момент отрыва от земли, далеко внизу игрушечные кубики домов, необыкновенной расцветки и формы облака и непередаваемое чувство восторга, граничащего с эйфорией. Про стюардессу я уже упомянул вначале.
То и дело я дёргал брата за локоть и почти кричал, указывая пальцем в иллюминатор:
- Смотри, смотри – машина!
Машина! Как будто мне, коренному горожанину, видевшему ежедневно тысячи автомобилей самых разных моделей, какой-то пресловутый грузовик мог показаться чудом. Но, оказывается, мог! И казался! С небывалой высоты все предметы на земле виделись ненастоящими, игрушечными. А сам себе я казался необыкновенным великаном и, при небольшой доле фантазии, мог играть этими предметами, как в детский конструктор, стоило только захотеть и протянуть руку.
Представляете себе этакий большой аквариум-живой уголок, заполненный морями и лесами, горами и полями, городами и сёлами, между которыми снуют туда-сюда машины и поезда. И всё такое крошечное, аккуратненькое, что даже ломать жалко! А ты сидишь надо всем этим и любуешься сверху, ни к чему не притрагиваясь, и только изредка передвинешь по своему замыслу пару-тройку горных пиков или изменишь течение рек.
И таких аквариумов у тебя несколько, быть может, даже десятки, сотни, тысячи миров занимают стеллажи многоэтажного здания, в котором ты работаешь. И должность твоя так и называется: "Смотритель миров". А в обязанности твои входит: то воду сменить, то грязь почистить, то ввернуть взамен перегоревшей новую лампочку-солнце.
Если же обитатели одного из мирков по твоей нерадивости, или какой другой технической причине, вдруг вымрут – не беда! Их у тебя еще столько, что гибель одного-двух никак не повлияет на общую картину, да её не сразу и заметишь. К тому же всегда можно взять часть жильцов из одного аквариума и пересадить в другой – пусть снова живут и размножаются.
И вот, ты неспешно ходишь между заставленных полок с высоко поднятой головой и ощущаешь себя исключительно всемогущим. Ведь от тебя напрямую зависит жизнь и судьба мелких обитателей «стеклянных мирков», они полностью в твоей безграничной власти. И лишь иногда, нет-нет, да и закрадётся в голову шальная мысль: а в чьём аквариуме сидишь ты сам?..
Вот примерно такие, прямо скажем, недетские мысли блуждали в моей буйной головушке под мерное гудение турбин, и настолько эта идея завладела мной, что, не побоясь быть осмеянным, я поделился ею с Сергеем.
Он посмотрел на меня с удивлением, но ответил не сразу. «Наверное, мой деликатный братец подбирает слова помягче, чтобы не обидеть», - подумал я было с досадой, но брат, напротив, чуть ли не завалил меня похвалой:
- Знаешь, Андрюх, первый раз от семилетнего пацана слышу что-либо подобное, - и тут же сменил тему, чтобы я не зазнался.
Да, мой старший брат был ещё тот педагог, хотя его психологические этюды порой и выглядели не совсем этично. Например, он умел обставить дело таким образом, что человек рьяно выполнял требовавшееся от него, будучи абсолютно уверенным в собственности подобной идеи.
Кто-то скажет: манипулятор! И будет отчасти прав. Но, как в сказках бывают волшебники злые и добрые, так и Сергей был добрым манипулятором. Он с юных лет увлекался психологией, читал книги по этой теме, но ни разу я не видел, чтобы он применил свои знания кому-либо во вред. Да в его голове и не могло родиться подобной идеи, они его просто не интересовали…
Итак, долетели мы без особых хлопот, и лишь бедная стюардесса сбилась с ног, беспрестанно таская нам газировку. Но газировка брата совершенно не волновала – всю её он отдавал мне, отчего в моём животе неприлично булькало, и я несколько раз бегал по малой нужде.
- Посмотри, братишка, какая восхитительная девушка! - Обращался Сергей ко мне, как к взрослому, - если вдруг надумаешь жениться – то вот тебе эталон для подражания. А ещё лучше, - продолжал он, - когда надумаешь – скажи мне, и мы подберём тебе достойную кандидатуру! - И брат снова жал на кнопку вызова бортпроводницы.
Но не послушался я моего старшего брата, искренне желавшего мне добра, женился, не испросив его совета, развёлся таким же образом, а теперь бы и прислушался к его словам, да советовать стало некому. Где ты теперь, мой любимый брат, в каких мирах обитаешь? Неужели у тебя нет никакой возможности навестить меня хоть на минуточку, кроме как во сне?..
Наконец, стюардесса не выдержала, свела губки бантиком, её тонкие бровки нахмурились и, сделав очень серьёзное лицо, она, тем не менее, вежливо (видно так учили), произнесла:
- Уважаемые пассажиры! Вам что, делать нечего? Ну, хотите, я вам журналов принесу или газет? У меня же кроме вас ещё целый салон!
Мне вдруг стало жалко эту милую девушку, и я попытался всё объяснить, но вышло это, как обычно, коряво и по-детски:
- Да вы не обижайтесь, тётенька! Просто вы моему брату очень понравились, он даже женился бы на такой, как вы. Ой!.. - Последнее восклицание последовало от ощутимого толчка локтём в бок со стороны братца, который вдруг покраснел, как варёный рак.
Сообразив, что ляпнул что-то лишнее, я попытался исправить положение:
- Вы не подумайте чего плохого, я правду говорю...
Если бы мой старший брат не был пристегнут к креслу ремнём безопасности, ибо мы готовились к посадке, то мне пришлось бы худо. А так я отделался лишь ощутимым щелчком по лбу да парочкой выразительно-уничижительных взглядов.
Но когда бортпроводница, ничего не ответив на мои искренние признания, развернулась и ушла, а через минуту возвратилась с двумя бутылками лимонада и, протянув нам, уже весело сказала: «По бутылке на брата, дяденьки!» - Мы все вместе дружно рассмеялись. Обстановка разрядилась, всё обернулось шуткой, да ещё заработанные мной две бутылки холодного лимонада, что на жарком юге, согласитесь, дорогого стоят, подняли меня в собственных глазах на невообразимую высоту.
Сергей, заметив моё изменившееся внутреннее состояние, хлопнул меня по плечу, улыбнулся и произнёс:
- Ладно, не задирай носа – споткнёшься! А вообще-то, - уже серьёзно продолжал он, - так всегда и поступай!
- Как поступать? - Не понял я, - говорить всем тётенькам, что они тебе нравятся?
- Дубина! - Захохотал брат, - да при чём здесь это? Нравятся – не нравятся, какая разница?
Я сосредоточенно нахмурил брови, абсолютно ничего не понимая, а Сергей чётко, почти по слогам проговорил:
- Старайся всегда говорить правду! Даже если боишься оказаться в неловком положении. И особенно женщинам, - неожиданно добавил он, - они каким-то образом чутко улавливают любую фальшь...Хотя, чего это я? - Вдруг спохватился мой старший брат, - тебя еще не скоро будут волновать подобные проблемы. Просто, мой тебе братский совет: никогда не ври!
С того самого дня я старался всегда следовать данному совету и ещё ни разу не пожалел об этом. И наоборот: лишь стоило мне покривить душой, даже пусть в малом, как жизнь тут же наказывала меня, и я словно бы слышал недовольный вздох старшего брата.
Забегая вперёд, скажу, что обратно мы летели тем же рейсом, тем же самолётом и та же бортпроводница Катенька, оказавшаяся старше Сергея всего на чуть-чуть, ублажала нас газировкой всю дорогу. Каким-то образом братцу удалось выпросить у девушки номер телефона и, забегая уже совсем далеко вперёд, открою вам маленькую тайну – впоследствии они стали мужем и женой. И в этом мне очень хочется видеть свою скромную заслугу...
Город пересадки встретил нас липким зноем, необычными восточными ароматами и непривычным говором вспотевшей толпы. Мне это показалось забавным – вроде и говорят понятно, но как-то смешно:
- Слюшай, друг, щас вэтром дамчу! На мой машин пачти даром! Хочишь вэтром, да?
- Жэнчин, жэнчин! Я к тaбэ гавару, да? Сматры, какой платье! Твой фигур, твая размэр – всё твой!
И тут же можно было услышать:
- Ой, ну шо ви мене указуете, шо указуете? Я и сама гимназиев накончала!
Так я впервые в жизни познакомился с особенностями интернациональной речи. Сейчас, с возрастом, на это почти не обращаешь внимания, а тогда это было в диковинку. И мы с братом целый час бродили по местному базарчику, рассматривая сувениры-безделушки местного изготовления, рассчитанные специально на приезжих, и прислушивались к странному говору. В общем, набирались впечатлений.
Я постоянно держал брата за руку, так как боялся заблудиться в чужом городе. К тому же мне было приятно всё время ощущать тепло родной, надёжной руки, которая, как я отлично знал, в обиду никому не даст. Через два часа, так и не влипнув ни в какую историю, мы благополучно вернулись на аэровокзал, съели по удивительно невкусному, водянистому мороженому, и по трансляции услышали объявление о посадке на наш самолёт.
Но самолётом это сооружение можно было назвать лишь с очень большой натяжкой.
- Очень интересно, - пробормотал Сергей, когда РАФик притормозил возле «кукурузника», - и что, эта штука летает?
Вопрос был задан в пустоту, но, похоже, нашел горячий отклик в сердцах десятка растерянных и обманутых в своих лучших чувствах людей.
- Нет, это неслыханно! - Возмущался сильно потеющий толстячок, усами походивший на Тараса Бульбу, - я заказывал билет заранее, а мне что предоставили?!
- Вы как хотите, а мне ещё жить не надоело! - Почти кричала истеричного вида пожилая дама, похожая на Шапокляк, - это у них называется дополнительный рейс!
- Я бы, пардон, назвал это хамством, еще раз простите, пардон, - заявил сухонький старичок в очёчках, которого я тут же про себя прозвал «профессором».
Не возмущались только два колоритных молодых грузина, очевидно привычных к подобного рода транспортному средству, и невзрачная чопорная девица, вообще не произнёсшая ни единого слова. Весельчаки с Кавказа по своему попытались успокоить не на шутку разволновавшихся пассажиров, из-за опасения, что те, чего доброго, ещё разломают самолёт, и им не на чём будет возить на рынок свои кислые зелёные мандарины:
- Слюшай, зачэм шумиш, да? Ми с Вано трэтый год мандарин возим и толко чатыр раз нэладно с мотор был!
- О, боже! - Запричитала истеричная дама, - вы слышали? Нет, вы слышали это?! Четыре раза в воздухе останавливался мотор! Это немыслимо! - Она всплеснула руками и тут же продолжила, - моё сердце тоже не выдержит и остановится прямо сейчас, прямо здесь - в этом заброшенном, забытом всеми, безымянном поле!
- Нет, уж и правда, неслыханно! - Вторил ей усатый толстячок, утирая лоб носовым платком, - я заказывал билеты заранее, а мне предоставили эту рухлядь, у которой во время полёта может отвалиться мотор!
- Я бы, пардон, добавил, если мне будет позволено, - снова встрял «профессор», - что я изменил свое мнение относительно, так сказать, ситуации: это, пардон, не только хамство, но и, извиняюсь, наглость высшей марки! Пардон.
- И это он называет наглостью, люди добрые! - С новой силой запричитала дама-шапокляк, - нет, это не наглость, а форменное смертоубийство! Это всё нарочно подстроено и я даже знаю кем!
Внезапно наступила полная тишина, и в повисшей паузе было слышно, как в траве стрекочут кузнечики. Bсе пассажиры замолчали и заинтересованно обернулись к женщине, одетой в строгий чёрный костюм, несмотря на тридцатиградусную жару. «Профессор» удивлённо спросил:
- Простите, и кем же по вашему, глубоко всеми нами, конечно же, уважаемому мнению, это всё, как вы изволили выразиться «подстроено», пардон?
- Моим бывшим мужем, вот кем! - На одном дыхании выпалила дамочка, и в следующую секунду оба грузина не выдержали и откровенно громко заржали:
- Вай, баба-дура! Гиви, ти эта слишал?! Расскажу в район – всэ умэрут со смэх!
- Это вы, милочка, перегнули, - улыбался и толстяк, - хотя конечно, за предварительный заказ могли бы и получше транспорт выделить.
- Если мне, пардон, будет позволено высказать своё, так сказать, мнение по данному вопросу, то...
Но что хотел высказать «профессор» мы так и не узнали, потому что с громким лязгом распахнулся люк и из него высунулся всклокоченный лётчик, с изрядно помятым от сна лицом:
- Чего расшумелись? Спать трудовому народу не даёте! - Потом он взглянул на часы, потряс ими, приложил к уху и, убедившись, что действительно уже пора взлетать, беззлобно бросил через плечо, - кто ещё не передумал – сигайте на борт. Oстальные могут сдать билеты в кассе аэровокзала.
Как ни странно, билеты не сдал никто. Толстяк уже и так выбивался из графика своей командировки. «Профессор», пардон, заявил во всеуслышание, что доверяет мастерству лётчика и с надеждой посмотрел на последнего, надеясь хотя бы на косвенное подтверждение своих слов, но в ответ услышал лишь громкий, с причавкиванием зевок. Невзрачная девушка продолжала угрюмо молчать, Гиви с Вано смеяться, а дама в чёрном заявила, что полетит назло своему бывшему мужу и именно назло ему же разобьется вместе со всеми.
Мы же с братом разбиваться вовсе не собирались, у нас были несколько иные планы на это лето. Ho, c интересом следя за столь бурной беседой, мы предпочли благоразумно не вмешиваться в разговоры взрослых. Сергей только сильнее стиснул мою ладонь, и мы поднялись в самолёт.
Изнутри «кукурузник» походил на летательный аппарат не больше, чем снаружи. Мне он напомнил самый обыкновенный троллейбус, у которого какой-то «умник» оторвал «рога», кое-как присобачил крылья и сбросил в пропасть с возгласом: «Лети!»
У троллейбуса в подобном случае оставалось два варианта: либо героически разбиться вдребезги – либо научиться летать. К нашему несчастью, он выбрал последнее.
Мне припоминается в этой связи старый детский мультик, где неожиданно и наперекор всему и всем вдруг научился летать крокодил. Ситуация очень похожая, только у крокодила не было крыльев и пропеллера, а у нашего вагона были. Наверное, именно последнее обстоятельство и заставило нас рискнуть. «В крайнем случае, - думалось нам с братом, - удастся спрыгнуть на ходу – всё равно такие штуки высоко подниматься не могут, поскольку это было бы против всех законов физики».
Но, против наших ожиданий, этот странный самолётик, ужасно дребезжа и тарахтя как трактор, довольно лихо вывернул на рулежную дорожку и, дрожа всем корпусом словно в лихорадке, резво побежал по полю. Сосчитав все колдобины, это «чудо техники» пару раз подпрыгнуло и наконец, каким-то непонятным образом оказалось в воздухе.
Я открыл глаза, потому что всё это время просидел зажмурившись, и напряжённо глянул в иллюминатор. Лучше бы я этого не делал. Меня тут же замутило, и я мучительно стал соображать: где же здесь туалет?
В этот момент отворилась дверь кабины, вышел второй пилот и принялся раздавать пассажирам какие-то зелёные бумажные пакеты. Когда я спросил брата и уяснил, для чего они предназначены, мне стало ещё хуже. А когда на мой вопрос «Где здесь уборная?» лётчик неудачно пошутил «Осталась в аэропорту!» то, помимо тошноты, мне сразу приспичило и «по маленькому» и «по большому».
Вы, наверное, замечали за человеком такую странную особенность – ему всегда нестерпимо хочется именно того, чего в данный момент нет или чего нельзя. У детей эта особенность гипертрофирована многократно и, например, если вы своему ребёнку скажете: «Спички трогать нельзя!» - To будьте уверены, как только вы отвернётесь, он тут же спалит весь коробок, а, возможно, и дом вместе с ним.
И я тоже не был исключительным ребёнком. В том смысле, что не составлял исключение из данного правила и, если лётчик сказал мне, что на борту туалет конструкцией не предусмотрен – то мне во что бы то ни стало, нужно было в него попасть. А организм у меня, как и я сам, был избалованный, и терпеть не привык, тем более не забывайте: мне было всего семь лет!
Увидев моё испуганное лицо, брат сразу всё понял.
- Сильно хочешь? - Спросил он.
«Аж зубы ломит!» - Ответил бы я сейчас, а тогда же просто процедил «угу», так как от жуткой вибрации говорить просто не мог. От постоянной болтанки моя голова на тонкой как у птенца шее держалась плохо и мотылялась вслед за неуправляемыми рысканиями этого невозможного вагона с крыльями. Я всерьёз опасался, что моя бедная головушка может отвалиться. «Ну, точно троллейбус! - Мелькнуло в голове, - и трясёт точно также».
- Командир! - Как сквозь туман услышал я голос старшего брата, - или по-быстрому организуй сортир – или идём на «вынужденную»!
- Щас! - Донеслось до меня возмущение второго пилота, - может, ещё в Турцию пожелаешь? Так всё равно горючки не хватит, в обрез!
-Тогда ребёнок сделает «это и это», - Сергей сотворил весомую паузу, чтобы до туго соображавшего пилота однозначно дошло, что же там такого собирается сделать этот «невыносимый ребёнок» и закончил, - прямо в проходе! Усекаешь?
- Ё-моё! - Похоже, до летчика, наконец, дошёл весь трагизм ситуации, и он убежал в кабину посоветоваться с напарником. Но не прошло и полминуты, как он возвратился обратно с красным перекошенным лицом:
- Слушай, - обратился он к брату, - в хвосте за ширмой есть швабра и ведро, которыми «палубу драем», так что веди своего младшoго туда, - и вновь смачно бросив «e-моё!», пилот удалился в кабину, плотно прикрыв за собой дверь. Я тогда не понял, зачем он так долго хлопал дверью, проверяя плотность закрытия, но очень скоро это стало ясно всем вокруг.
Признаюсь сразу: написал я мимо ведра. Я был ещё очень маленький и не мог контролировать оба физиологических процесса одновременно, а обеими руками я держался за края большого ведра, чтобы не провалиться в него. Поэтому, когда включились сразу оба «механизма», я мог лишь наблюдать, как бесконечно длинная струйка (ведь перед самым взлётом я выдул ту самую заветную бутылку лимонада), постепенно превращаясь в резвый ручеек, бежит через весь салон накренившегося вперёд самолёта.
Честно говоря, мне было на всё наплевать, поскольку я был мал, измучен качкой и ещё не успел закомплексоваться во взрослого. А посему, сделав свои дела, я с чувством выполненного долга спокойно прошёл на своё место в носу салона.
Ситуация из анекдота, помните: мальчик испортил воздух, учительница выгнала его из класса и спрашивается: где же логика? Ученик на свежем воздухе, а остальные остались в классе с испорченным. Также и здесь, действие начало развиваться с хвоста самолета, а я сначала ничего и не подозревал. Ближайшим к хвосту сидел «профессор»:
- Позвольте, а что бы это могло у нас в самолёте, пардон, протекать? - Обратился он громко вслух, вроде бы и ни к кому не обращаясь, но так, чтобы все пассажиры слышали.
Все как один повернули головы назад и только мы с братом, как ни в чём не бывало, разглядывали журналы.
- Вот, полюбуйтесь! - Указал «профессор» перстом вниз, - не иначе как бензин или, пардон, на каком топливе летает эта машина?
- Конечно! - Закричала истеричная дама, - я сразу сказала – всем нам крышка! - И вдруг с изменившимся лицом запела сиплым фальцетом: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает!..»
- Да погодите вы паниковать раньше времени! - Недовольно одёрнул её усатый толстяк, - а я вот щас проверю, я бензин от чего хошь отличу – у меня автомобиль есть! - Гордо сообщил он и сполз с сиденья.
Затем осторожно нагнулся, принюхался и уверенно заявил:
- Не бензин, точно говорю – у меня автомобиль есть! - Повторил он, чтобы никто не сомневался в достоверности его экспертизы, - но знаете, что-то родное, знакомое... - С этими словами мужчина макнул пальцем в лужицу и, не успела мрачная девушка впервые заговорить и с ужасом закончить фразу «Что вы делаете?!» - Тут же сунул его в рот.
Работу мысли этого новоявленного эксперта надо было видеть. На его полном выразительном лице всё отражалось, как на экране проектора. Сначала кустистые брови нахмурились и сошлись у переносицы, на лбу выступили морщины недоумения и озадаченности. Затем тень узнавания мелькнула в сразу потеплевших глазах, напряжённые черты лица разгладились и, облегчённо вздохнув, наш герой произнёс:
- Ну, я же говорил не бензин! Обыкновенная моча, - небрежно добавил он, вытирая палец о штанину.
- О, боже! - Не выдержала всё время молчавшая девица и резко поднесла бумажный пакет к лицу.
- Вкусна, да? - Загоготали не теряющие чувства юмора грузины, хлопая друг-друга по плечам, - вай, в район расскажу – нэ повэрят!
А дама в чёрном снова завела свою лебединую песню:
- И мне в расцвете лет придется погибать с кем?! С этими кретинами! Которые мне даже не представлены и от которых так дурно пахнет! Hет, ну за что мне такое наказание?!
- А ведь, пардон, дамочка права, - подал голос «профессор», - как бы помягче выразиться, но, извиняюсь, кто-то испортил воздух!
- Ты што! На нас думат, да?! - Встрепенулись кавказские парни, на этот раз им было не до шуток, - да я ныкада в мой жизн такой не пазвалял ни один сабак!
- Что вы, товарищи, что вы?! Пардон и дико, так сказать, извиняюсь, но я вовсе не вас имел в виду! Я даже вообще никого не имел в виду, а, извиняюсь, констатировал данный факт в сугубо научных, если можно так выразиться, целях.
- Имэл – нэ имэл! Што ти мэнэ гавариш, нэ пайму, чёрт нэруски?! - Продолжал заводиться Вано.
- Вообще-то, пардон, давайте сразу договоримся: национального вопроса, извиняюсь, не поднимать, поскольку...
- А ведь действительно, воняет! - Вдруг прервал «профессора» толстяк и закончил свою реплику обезоруживающим выводом, - а, если то была моча, то, как говорит товарищ, «пардон», но логически рассуждая, это должно быть дерьмо. Мы в дерьме, товарищи!
- Слюшай, пробават будэш, да? - Снова заржали грузины и от удовольствия затопали ногами по полу, грозя проломить его своими сапогами, а сильно побледневшая необщительная девушка снова затряслась над бумажным пакетом.
Мы с братом сидели «тише воды, ниже травы», будто всё происходящее нас абсолютно не касалось, хотя Сергей заметно покраснел, и невооружённым глазом было видно, что он каким-то образом причастен. Вот что значит, не уметь врать!
- Господи! - Вдруг возопила «Шапокляк», - да откройте же кто-нибудь окно – мне дурно!
- А стоп-кран нэ дёрнут? - Продолжали издеваться горячие южные парни, но тут один из них заводил своим массивным горбатым носом из стороны в сторону и удивленно произнёс:
- Слюшай, Вано, па моиму и правду тшем-та ванаит!
Второй друг глубоко и медленно вдохнул полной грудью, и его лучезарная улыбка плавно сошла на нет, уступая место зеленоватой растерянности. Выдыхал он уже в пакет вместе с содержимым желудка. К нему тут же присоединился его соплеменник, а затем истеричная дама и я. Наконец не выдержал и долго терпевший «профессор» и со словами «пардон, блюю-с» уткнулся в пакет и он.
В этот момент попробовал выйти из кабины второй пилот. Но, едва открыв дверь, он ступил в растёкшуюся лужу, посмотрел под ноги, шумно втянул ноздрями воздух и с возгласом «Ё-моё!» снова скрылся за дверью. У меня почему- то создалось впечатление, что все другие слова русского языка он вдруг позабыл.
В итоге, к концу этого невозможного перелёта кое-как держался один мой брат. Почему? Kак? Где он черпал силы? Mне неведомо. Наверное он загубил в себе космонавта, ибо перегрузки, выпавшие на долю пассажиров крылатого троллейбуса АН-2, были несовместимы не только со здоровьем, но и жизнью человека.
Апофеозом всего этого действа стала посадка на поле. Весь измученный, заблёванный, почти умирающий салон молился только об одном: если каюк – то сразу. На людей навалилась апатия, и они уже не думали о будущем, у них в памяти уже стёрлось прошлое, они существовали лишь в единственном миге скользящего в пропасть, выворачивающего наизнанку настоящего, которое, как всем казалось, будет длиться вечно.
Резко провалившись вниз, машина натуженно завыла и, гремя опрокинувшимся ведром, рванулась к земле, будто собираясь пробиться к самому её ядру, затем также резко вырвалась из пике, пару раз дёрнулась в конвульсиях и наконец, поскакала по колдобинам на двух шасси, лишь у самого края поля плюхнувшись на хвост, словно безумно устав и сразу сдавшись.
Никто не двигался. Ещё не веря в благополучный исход, чуть живые, пассажиры лежали в креслах пластом. Выглянул второй пилот, обвёл салон глазами, присвистнул, произнес свое коронное «e-моё!» и ретировался обратно. Командир «корабля» даже не стал показываться нам на глаза. Брат взял меня на руки, вынес на свежий воздух и уложил на траву, подоткнув под голову сумку. Только минут через десять стали выползать остальные пассажиры.
Первым грузно сошёл по трапу толстяк, озадаченно вытирая руки о штаны и приговаривая:
- Я же говорил – дерьмо, а мне никто не верил!
Поддерживавшие друг-друга Гиви и Вано были хмуры и озадаченны одновременно. Их не беспокоило ничего, кроме одного: не пострадала ли их честь? Но, очевидно убедившись, что на их честь никто не посягает, они воспрянули духом и со словами «Долэтэлы, бляха-муха!» улеглись подле «кукурузника».
Последней сошла на землю бледная молчунья в перепачканном сарафане. Она поддерживала под руку «женщину в чёрном», пытавшуюся держать фасон, хотя у неё это никак не получалось.
- Конечно, жаль, что не в этот раз, но уж в следующий-то этот гроб развалится наверняка! - Вынесла она свой вердикт, перед тем, как рухнуть лицом в траву. Девушка опустилась рядом, окинула всю честную компанию, покачала головой, но и на этот раз ничего не сказала…
Так закончился этот достославный перелёт, затмивший для его участников подвиги Чкалова и Байдукова, Амундсена и Нобиля, Папанина и прочих славных и выдающихся людей, чьи труды и лишения не сравнить с выпавшими на нашу долю. Hо для нас в тот момент не было ничего главнее, важнее и существеннее. «Выжили!» - Читалось в обесцвеченных глазах измождённых пассажиров, и это затмевало собой всё.
Мы с Сергеем молчали. Всё было ясно без слов. Мы никого не ругали, никого не винили в приключившимся с нами, но одно пообещали себе твёрдо: на борт подобной машины больше ни ногой!
Больше на «кукурузниках» мы с братом не летали.