Елдым-Бобо

Вот, иной читатель открывает книгу – и, прочтя пару страниц, захлопывает ее, говоря: «Да такого не бывает!» И что ему, зануде, нужно? Ему ли судить, что бывает, а чего не бывает? Да коли разобраться, то все в этом мире – несусветная выдумка, а нас с вами попросту нет. Не верите? А вот посчитайте: на земле три миллиарда женщин и столько же мужчин, и каковы были шансы у вашей сладчайшей матушки разыскать вашего почтеннейшего батюшку в этом множестве претендентов? Да помножьте эту ничтожную вероятность на таковую же невозможность встречи дедушки с бабушкой, и так до Адама – и поймете, что никак не могло вас стать.
Но это еще семечки: а вот когда зачинали вас, читатель мой скептический, то из тридцати миллиардов головастых созданий, что устремились оплодотворять яйцеклетку, только одному повезло, а остальные скончались от разочарования. Представляете, как вам подфартило? Если бы ни тот шустрый сперматозоид, то родились бы вовсе и не вы, а ваш братец или сестрица, а вам бы оставаться виртуальной душой до скончания веков. Эх, сколько их, потенциальных душ, гибнет ежедневно? Какой незримый мир населяют они, где те несчетные мириады нереализованных граждан, созидателей, восторженных поэтов и отпетых преступников? Неужели все они – лишь инструкции, записанные на спиральках ДНК, которые никто не удосужился прочесть? Не верю – да и все тут.
Ну, положим, вы родились, несмотря на то, что статистика против вас. Но как объяснить, что кроме вас есть еще множество других людей, и даже пишущий об этом автор? Нет, иначе как чудом, сотворяемым непрестанно с момента становления мира, это не назвать – просто мы привыкли не замечать его, как рыба не замечает воду.
К чему это я? А к тому, что все, даже самое невероятное, обязательно случается, если тому не препятствуют законы природы. И именно потому есть на границе Саратовщины и Оренбуржья поселение Елдым-Бобо, не известное ни географам, ни администрациям, ни даже Управлениям по налогам и сборам. И неважно, что железная дорога проходит от Елдым-Бобо всего в трех сотнях километров, а шоссе – и того ближе; не важно, что спутники мертвыми глазами с неба пялятся на то, как бабушка Чулканиха гонит козу Бу-Бу вечером домой, и видят и землянки у ольховой рощи, и запруды на речке Средний Караман, и сады, и храм Басык-Гурея, и даже землянку, в которой хранится Священный Горох – все равно поселение остается неведомым, а жители его не платят налогов и не участвуют в выборах.
И вот я уже слышу, как все тот же бдительный зануда, скептически вздыбив брови вверх, вопрошает с сарказмом: а откуда автору известно про Елдым-Бобо, если про то неведомо даже осведомленным органам? Еще раз повторяю: все, даже самое невероятное, обязательно случается, если тому не препятствуют законы. А где вы видели закон, в котором прописано, что Елдым-Бобо под запретом? То-то же…

В живописной низине, где несет воды свои Средний Караман, у Пяти островов, что делят русло реки на шесть частей, привольно раскинулось поселение Елдым-Бобо. Обе улицы его тянутся вдоль реки, расходясь посредине и образуя широчайшую площадь. Не всякий человек рискнет перейти ее в жаркий полдень – так велика она; не менее двухсот шагов! В середине площади стоит храм Басык-Гурея, построенный в незапамятные века. Величав и прекрасен храм, глинобитные своды его вознесены в такую высь, что шапка падает у каждого, кто рискнет взглянуть на навершие, украшенное сухой коноплей и черепами сайгаков. Коли повезло бы нам настолько, что оказались бы мы близ храма, то увидели бы расположенную рядом с ним аккуратную и обширную землянку Верховного жреца и входы в жилища храмовых служек.
Обиталища елдым-бобойцев отличаются красотой архитектуры и основательностью постройки. Они врыты в землю на глубину роста, крыты ивняком, ольхой и рогозом, а поверху – дерном. В холодные зимние ночи, когда воет пурга и мороз не позволяет выйти наружу, в жилищах тепло и сухо от горящих в очагах снопиков сухого камыша. Печи, обогревающие жилища, столь остроумно сделаны, что дым выходит наружу через специальную нору, нимало не беспокоя обитателей.
Пойма Среднего Карамана, поросшая дикой коноплей и рогозом, исправно снабжает жителей сырьем для выделки поскони и строительным материалом для жилищ. В нижней оконечности островов устроены шесть запруд, в кои искусно вделаны решетки из тальника. В запрудах обильно плодятся караси, и жители всегда имеют к столу свежую рыбу. В пойме земля мягка и плодородна, легко взрыхляется плугом из мамонтова зуба и дает обильные урожаи гороха, который и составляет основу пищи. Приправляют горох байбачьим жиром и едят с ним карасей либо сусликов.
В садах, что украшают поселение и имеются близ каждой землянки, обильно произрастают всяческие плоды и фрукты, как то: паслен, крыжовник, репа и черемуха. Из плодов последней, смешав их с гороховой мукой, выделывают отменно крепкую брагу.
Мужчины Елдым-Бобо невысоки ростом, но отличаются силой и выправкой. Они смело охотятся на сусликов и байбаков, а порой рискуют сразиться даже и с сайгаком, если последнему удастся догнать охотника.
Женщины Елдым-Бобо – настоящие красавицы, коих не портит традиция чернить зубы соком водяного крестоцвета и подрезать уздечку носа, чтобы дышалось вольготнее. Свои волосы они отдают мужьям, чтобы те сработали из них сусличьи силки. Женщины искусны в выделке поскони, плетении циновок из рогоза и знают множество песен, из коих особо выделяются две: «Бармагыз-самаюн» и «А-юю».
А всего жителей числом – без малого два десятка дюжин. В иные годы их больше, и тогда от лишних ртов избавляются просто и справедливо: отводят, связав руки, в овраг и там Верховный жрец отправляет их в угодья Басык-Гурея, замазав рот и ноздри белой глиной. Но, коли год обилен, а в поселении нехватка работников и женихов, то Басык-Гурей присылает в поселение пришлых людей, которые остаются навсегда. Так случилось, например, двадцать лет назад, когда с верховьев Среднего Карамана спустилась невиданная лодка из тончайшей и крепкой шкуры на каркасе из легких серебристых костей. В лодке сидели двое молодых мужчин, не умеющих говорить, а лишь кричавших: «Студентымы!» и «Бляхамуха!». Новообретенных жителей инициировали по старому обряду, устроив обрезание, вслед за которым Верховный жрец произнес Заклинание Забвения: «Кто старое помянет, тому глаз вон!», и жестами объяснил, в чем его суть, а также подкрепил несильными, но значимыми ударами по темечку куском жженого кирпича. Неделей позже неофитов женили и научили охоте на сусликов, в которой они оказались весьма даровиты.
Жители Елдым-Бобо знают о внешнем мире многое, часто они видят то самолет, летящий на острие молочной струи, то слышат тарахтение вертолета, а однажды один из новообращенных даже приехал к ним на двухколесном грохочущем чудище, испускающем зловоние. Жители твердо знают, что местом обитания всех людей является Елдым-Бобо. Все эти чудеса воспринимаются ими как явления природы, столь же обыденные, как восход луны, цветение конопли или беременность.
Елдым-бобойцы сведущи в науках, искусствах и ремеслах. Многие из них умеют считать до шести дюжин, а большее число человеческий разум измыслить не может. На небе, помимо Солнца, им ведомы луна, месяц и звезды, по которым Верховный жрец предсказывает приближение весны и начала сева гороха.
Из всех искусств главнейшим для елдын-бобойцев является выделка летучих посланий к Басык-Гурею. Это умение столь необычно, что о нем стоит рассказать подробнее. В конце лета, когда горох убран и просушен, а байбаки жирны и беспечны, из гороховой муки варят крепкий кисель, который красят в какой-либо цвет плодами паслена, соком чистотела или иным красителем. Кисель наливают на плоские камни, обильно смазанные байбачьим жиром, и просушивают, отчего получаются большие тонкие и прозрачные круги. Два таких круга, размером в десяток шагов каждый, склеивают краями, а внутрь напускают болотного газа, собираемого в заиленной старице Карамана. Получается что-то вроде огромной круглой подушки, которую по сигналу Верховного жреца отпускают в небо. Просвечивающий диск, играющий всеми цветами, медленно устремляется в небо и там, по мнению жителей, попадает в землянку Басык-Гурея, осведомляя его о чаяниях и всеобщей любви поднадзорного народа. Случалось, что послание, прежде чем попасть к Басык-Гурею, относило в строну Байконура, или еще куда-то. Тогда поднимался шум, все говорили о летучих тарелках и пришельцах. Конечно, случается порой, что послание размывает дождем. Именно потому ни одно из них не попало в руки уфологов. Здесь не могу не отметить еще раз, что нелепицам об инопланетных посланцах многие охотно верят, а вот в правдивости повествования о жителях Елдым-Бобо многие сомневаются. И где ж тут логика?
Общественное устройство народа отличается простотой и справедливостью. Армии нет за невозможностью внешнего врага, а суд и стража отсутствуют по причине всеобщего благонравия. Вождь и Верховный жрец правят совместно. Верховного жреца назначает Вождь, когда годы и тяготы служения заставляют увести прежнего Верховного жреца в Прощальный овраг и навеки запечатать ему уста белой глиной. Вождя выбирают на пожизненный срок общим открытым голосованием, в котором участвуют все жители старше дюжины лет. Избираемый должен быть хорош собой, крепок телом, плодовит и обязан продемонстрировать знание законов и преданий, кои составляют одновременно и собрание притч, необходимых всякому елдын-бобойцу для каждодневного руководства в жизни. Сказания эти так примечательны, что не изложить их нет ни какой возможности.


Сначала мир был неразделенным, и в нем свет и ночь смешаны были со Степью и Караманом, а места для людей не было. Великий дух обитал в этом первородном киселе, и было ему скучно: ни хорошего слова, ни сладкого гороха, ни людей посмотреть, ни себя показать. Тогда отделил Великий дух Караман от Степи, а свет от ночи, и увидел, что получилось красиво и правильно. Потом населил он Степь байбаками, мышами и тушканчиками, засеял ее ковылем-ветрочуем и горькой полынью, а в Караман запустил ленивых карасей и голодных щук, и стало еще лучше.
Затем наковырял Великий дух в Степи белой глины, отчего получился Прощальный овраг, и из той глины решил сработать свое живое подобие, чтобы было с кем поговорить. Но не было у него зеркала, а потому смотрел он, работая, на свое отражение в капельке пота, что висела на носу. Оттого и получилось подобие куда меньше величиной, чем Великий дух. Поглядел он на свое подобие, и сказал: «Ну ладно, так сойдет. Тоже хорошо». И дал Великий дух новосотворенному имя Садам, а себя нарек Басык-Гуреем.
Из остатков глины, чтобы материал не пропадал, сделал Басык-Гурей Злого суслика и выпустил его в степь. И еще маленько глины осталось.
Вот стали Басык-Гурей и Садам вдвоем в Степи жить. Каждый по землянке отстроил, сад развел, вместе на охоту ходят и горох собирают. И так было шесть лун, пока зима не настала.
Утром приходит Садам и Басык-Гурею и плачет: совсем спать стало холодно, согрел бы кто-то! Мне бы хоть кого теплого под бок!
Басык-Гурей ему отвечает: налови байбаков, обдери да сшей теплое одеяло.
На другое утро снова Садам к Басык-Гурею идет: как я тебе байбаков ловить буду? Из чьих волос силки сплету? Сделай мне кого-то теплого под бок!
Басык-Гурей отвечает: наломай конопли, намни да вымочи, оттрепли и отбели, совьешь бечеву для силка.
И снова пришел Садам к Басык-Гурею, слезы льет, сопли по лицу трет, в голос кричит: а кто мне будет коноплю ломать, в Карамане ее мочить, на камнях отбивать? Сделай мне кого-то теплого под бок!
И из остатков глины сделал Басык-Гурей женщину, и назвал ее: А-юю. Увидел Садам А-юю и обрадовался, уж так хороша! Толстая, голос звонкий, волос долгий, зубы черные, ноздря одна, глазами смеется и ртом говорит. И стала А-юю жить с Садамом.
Вот раз говорит Садам: «А-юю, хочу пышек из гороха с пасленом!» Пошла А-юю в сад рвать паслен, а ягоды-то кончились, остались только горькие да зеленые. Стоит А-юю и плачет, хым-хым-хым! Тут подбегает к ней Злой суслик и шепчет: «А ты пойди, А-юю, в сад Басык-Гурея, у него паслен сладкий, черный, крупный, живот веселит и ума прибавляет, Басык-Гурей его от вас с Садам спрятал, один ночью в землянке ест». Обрадовалась А-юю, побежала в сад Басык Гурея и нарвала паслена.
Вот приходит Басык-Гурей в свой сад и видит: паслен оборван, кусты помяты, земля истоптана. Осерчал Басык-Гурей, ногами затопал, стал кричать: «Садам, иди сюда вместе с А-юю!» Пришли оба. Басык-Гурей спрашивает: «Вы мой паслен съели?» Садам отвечает: «Нет, не я». И А-юю отвечает: «Не я». Басык-Гурей снова спрашивает: «А почему у вас языки и губы синие?» Тут оба и признались.
Заплакал Басык-Гурей, запричитал: «Злые вы, уйду я от вас». «Ну и иди», отвечают Садам и А-юю.
- Ладно, поднимусь на верхнее небо. А вы ко мне приходите, как соскучитесь и устанете.
- А как мы тебя найдем?
- Проще простого. Наберете белой глины в овраге, замажете себе ноздри да рот, и попадете на верхнее небо.
Засмеялся Садам, засмеялась А-юю, нет, говорят, не соскучимся.
И ушел Басык-Гурей на верхнее небо.
Вот прошло с той поры три месяца и заметил Садам, что стала А-юю толстеть с каждым днем в талии, что сделалась она злая и перестала греть его по ночам. Спрашивает Садам: «Что ты, А-юю, гороха переела?» Отвечает А-юю: «Нет, гороха на переела, отстань от меня, уходи в Степь». И Садам ушел в степь на какой-то срок. Вернулся по осени и видит: А-юю снова похудела, прикладывает к груди ободранного байбака, и тот байбак то кричит, то марается. «Это кто таков?» - спрашивает Садам. «Это нам Басык-Гурей прислал сына», отвечает А-юю.
Что ни год – то новые дети у А-юю рождаются. Стала она сварливая, стала обижать Садама и говорить ему злые слова. И заскучал Садам, и понял вдруг, что хочется увидеть ему старого друга Басык-Гурея. Тогда ушел он в Прощальный овраг, где А-юю замазала ему ноздри и рот белой глиной, а потом завалила камнями и песком, чтобы не вздумал вернуться.
С тех пор населили степь потомки Садама и А-юю, отстроили поселение Елдым-Бобо и каждый рождается, чтобы в положенный срок отправиться в Верхние угодья к праотцу Садаму и великому Басык-Гурею. А кто не хочет идти в Прощальный овраг, того утаскивает в свою нору Злой суслик и кусает за пальцы на ногах, и не дает ему одеяла в холодные зимние ночи. И так будет всегда, до тех пор, пока не решит Басык-Гурей, что приспело время смешать Степь и Караман в первородный кисель.

Всем хороши были Студентымы и Бляхамуха: рослые, крепкие, понятливые. И зимы не прошло, как и разговаривать научились, и байбаков наловчились промышлять, да так ловко, что даже опытные охотники их сноровке завидовали.
Долго ли, коротко ли, а начались у Бляхомухи непотребные сны: вижу, говорит, прежнюю жизнь, да такую интересную, что и не в сказке сказать, ни пером описать. То снится, как сижу я в землянке – не землянке, шалаше – не шалаше, и едет эта штуковина сама по себе, да так бойко, что за то время, пока моя Гуль-Баны коноплю отбивает, может умчаться аж до горизонта. В другой раз мерещится квадратный пенек с большим глазом, а в том глазу и девки пляшут, и про завтрашнюю погоду говорят, и колесо вертят, и кто ловчее всех колесо крутанет, тому усатый колдун жирных карасей и байбачьих шкур отваливает. А еще видятся землянки в девять ярусов, что выше храма Басык-Гурея, и люди в них на сусликов не охотятся, камыш не сушат, паслен не собирают, а чем живут – то неведомо.
И стал Бляхамуха молодежь соблазнять сказками своими, про двухколесные повозки, да про сладкое яство из холодного байбачьего молока да яиц трясогузки, и про волшебные пузыри, что светят и не греют, и про штуки, которые надевают, чтобы жену не обрюхатить. И вот, собрались молодые охотники и говорят вождю:
- пойдем с Бляхомухой на закат, будем жить с племенем, в котором девки себе ноздрей не соединяют, где брага без паслена сладка, где на горохе свет клином не сошелся.
Подумал старый Вождь и говорит:
- То ложная память в Бляхомухе проснулась. Видать, плох стал Верховный жрец, не владеет уже заклинанием забвения и жженым кирпичом, пора ему в Прощальный овраг. Ну да ладно: не стану вас, падких на ложь, отговаривать, а только ежели завтра не сумею объяснить вам, что сказки Бляхомухи лживы – так и быть, отпущу. Ну, а коли прав окажусь – не взыщите, каждый будет у меня все лето свежей глиной храм Басык-Гурея укреплять, старая-то совсем растрескалась.
Вот наутро собрал Вождь народ, усадил в тени храма и сказал таковы слова:
- Славный мой народ! Вот смелый воин Бляхомуха, который в прошлую осень не убоялся сразиться с сайгаком в пору гона. Видать, крепко сайгак ушиб голову Бляхомухе, если видятся ему миражи в холодный вечер, если снятся ему говорящие короба, если мерещатся пузыри со светом и полагает он, что есть еще где-то люди, кроме племени Елдым-Бобо. Год нынче славный, байбаков хватает, горох уродился и еды вдоволь, а не то отправил бы я Бляхомуху в Прощальный овраг. Но сердце мое полно жалости, а времена нынче против прежних помягчели, а потому готов я сразиться с Бляхомухой в ученом диспуте, чтобы показать лживость его и невежество, и что духом его овладел Злой суслик, который тащит душу Бляхомухи в свою холодную нору.
И стал Вождь выспрашивать Бляхомуху про его видения, и толковать сны по-ученому, и растолковывать людям об невежестве его.
- Есть ли люди помимо Елдым-Бобойцев? – спрашивает вождь.
- Есть! – отвечает Бляхомуха.
- А как они завелись, если только над нами простер руку Басык-Гурей? – спрашивает вождь.
И возликовал народ, признавая правоту вождя.
- Можно ли землянку строить не вниз, а вверх? – спрашивает вождь. – Можно ли яму наизнанку вывернуть? Разве получится жилище? И кто стал бы в таком жить, коли вышиной оно больше нашего храма? Разве можно заснуть в нем, зная, что в любой миг рухнешь с той высоты, на которой одни птицы обретаются?
И снова поразился народ мудрости своего вождя.
- А разве можно в пузыре свет удержать? Даже малые дети знают, что солнечный зайчик неуловим, что поймать его в скорлупку от яйца дрофы не удастся, потому что в скорлупе темно, а Басык-Гурей еще в момент сотворения мира свет от тьмы навсегда отделил.
- Ура-а-а! – закричал народ. Слава вождю!
- И разве может устоять повозка на двух колесах, не падая? Да и зачем нужны повозки, если воин может и без них убежать от дрофы, а с повозкой нужно всегда два воина: один – чтобы ехать, другой – чтобы везти?
И разве сны наши – не порождение искусов Злого суслика? Они – как горизонт, который отступает от идущего, открывая все ту же степь, бесконечную и неизменную, в целом неотличимую от своих частей и доводящую до исступления однообразием своим? Плохо же учил вас Верховный жрец на уроках философии!
И устыдился народ легковерности своей, а Верховный жрец полечил Бляхомуху вторым обрезанием и половинкой жженого кирпича.
И стало все как прежде. Только стена храма Басык-Гурея украсилась свежей глиняной обмазкой.
Давно это было. Раз ночью прошел сильный дождь и размыл межу между гороховыми полями, что принадлежали Верхней и Нижней улицам в славном Елдым-Бобо. Утром пришли жители на поле и видят: не поймешь, где чей горох. И стали они спорить, и обижать друг друга словами, и показывать на небо средними пальцами, призывая в свидетели Басык-Гурея, а потом и вовсе подрались. Так и не решили, где чей горох.
С той поры стали улицы враждовать, и как встретятся двое жителей с разных улиц – так друг друга ругают, показывают языки, а потом кидаются серой площадной пылью и бьют друг друга до синяков.
Уж как их старый Вождь увещевал, стыдил – и все ни в какую. Что не дальше, то сильней вражда: вот уже и жен с супротивной улицы никто брать не стал. И положил Вождь: если кто впредь поднимет руку на жителя соседней улицы, того отведут в Прощальный овраг, невзирая на доблести и заслуги, и досыта накормят белой глиной.
Однажды, в канун года Лысого Тушканчика, собрались три товарища – Бляхамуха, Студентымы и молодой Рустам – чтобы омыть свои тела от грехов и степной пыли в священных водах Карамана. И был у них еще один повод для встречи: должен был Рустам вскорости жениться на соседке своей, нежнейшей Сикись-Накись. И вот, на берегу заводи Карамана, перебрали друзья гороховой браги и разум их замутил Злой суслик. В час, когда должен был молодой Рустам направиться в землянку своей невесты Сикись-Накись, чтобы в знак любви вложить указательный перст в ее ноздрю а потом отвести к себе домой, пала на землю мгла и все тропы стали зыбкими и неверными. Путем, извилистым как кишечник байбака, двинулся Рустам и попал на Верхнюю улицу, к землянке самого злостного разжигателя вражды между Верхней и Нижней улицами. И попал не вовремя: в тот вечер устроил владелец землянки празднество по случаю помолвки своей дочери, яснолобой Юль-Юль. Дабы не быть узнанным, намазал Рустам щеки и нос серой золой и ступил к праздничному костру.
И увидела Рустама Юль-Юль, и загорелось сердце ее, как полыхает капля жира, упавшая в костер с тушки осеннего суслика. И Рустам воспылал огнем, подобным полыханию сухого камыша от молнии, и кровь наполнила его голову и вытеснила оттуда память о нежной Сикись-Накись. В тот же вечер Рустам поведал о своей страсти Юль-Юль, и она не отвергла его, а затем долго они рыдали и оплакивали свою незавидную долю, потому что отцы их были с разных улиц.
А поутру, когда истомленный слезами и любовью, шел Рустам к себе домой, то повстречал Бляхомуху, с которым направился к землянке старой Чулканихи, чтобы отведать гороховой браги и укрепить телесные силы копченым окороком байбака.
Любви всегда сопутствует беда, которая и не замедлила себя ждать: кузен прекрасной Юль-Юль встретился на пути товарищей и стал всячески их обижать, и называть камышовыми выпями, и драными сусликами, и сайгачьими хвостами. И тогда обиделся Рустам за своего друга и ударил кузена Юль-Юль в левую скулу, отчего выскочил на скуле здоровенный синяк. Заплакал кузен – хым-хым-хым! – и побежал к Вождю жаловаться на Рустама.
А Рустам тайно пробрался к Верховному жрецу и уговорил того обвенчать его с Юль-Юль. Той же ночью он вложил палец ей в ноздрю, а она укусила его за мочку уха, что означало соединение навеки. Утром измученные любовью и тревогой супруги расстались, Рустам укрылся от гнева Вождя в камышах у дальней заводи Карамана.
А родителям Юль-Юль и невдомек, что дочка их уже замужем, что враг семьи, присадивший синяк на лик их родственника, сам стал их зятем! И повелели родители Юль-Юль готовится ей к свадьбе.
Зарыдала Юль-Юль, окропила слезами шесть юбок из лучшей поскони, две подушки из рогозного пуха и одну любимую подушечку из сусличьих хвостиков. Но не внял грозный отец мольбам дочери и в знак предстоящего свадебного пира стал дудеть у входа в землянку в тростниковые дудки, начал бить по барабану, обтянутому щучьей кожей и велел разжечь костры, чтобы варить гороховую кашу для гостей.
А Рустам, что прятался в камышах у Дальней Заводи, услышал звуки тростниковых дудок и грохот барабанов, увидел дымы костров близ землянки, где жила Юль-Юль, и решил, что теперь она отдана другому навеки. Тогда наклонился Рустам низко-низко, погрузил голову в болотную воду и стоял так, покуда дыхание в нем ни кончилось.
К ночи отпросилась Юль-Юль у родителей набрать крупного паслена для свадебного пирога, а сама побежала к Рустаму. Недолго рыдала она над его телом и последовала вслед за ним, рассчитывая соединиться с любимым в садах Басык-Гурея.
Вскоре тела влюбленных нашли, а старый Верховный Жрец отпел их и приказал отнести в Прощальный овраг.
Кузен Юль-Юль залечил синяк и, плача, простил Рустаму все обиды, приняв на себя часть вины за его смерть.
Старый Вождь плакал оттого, что ослушались его приказа, и ослушников не удастся отвести в Прощальный овраг.
Сосватанный родителями Юль-Юль жених плакал просто от обиды и потому, что ему не досталось приданое.
Жители верхней улицы плакали, ибо им не довелось отведать свадебной гороховой каши.
Жители нижней улицы рыдали за компанию со всеми.
Бляхамуха и Студентымы решили, что впредь не будут пить бедоносную гороховую брагу, и выпили напоследок, а выпивши, пролили немало слез по своей прошлой пьяной и будущей беспутной жизни.
И только старый Верховный Жрец, который все и устроил, знал, что междуусобица кончилась и наступил мир.