Два очень разных рассказа

ГРОЗА
То лето выпало у нас в Прииртышье дождливым. С «гнилого» угла – так мы называли северо-западную сторону, откуда в основном шло ненастье, - наползали черные, грохочущие и прорезаемые ослепительными зигзагами молний тучи, и на луга, деревню, расстилающуюся за нею степи обрушивались потоки воды. Дожди были непродолжительные, но столь обильные, что мощные ручьи неслись по деревне бурным потоком и с шумом обрушивались в береговые суглинисто-песчаные рытвины, еще больше размывая их.
Эти мощные ручьи размывали даже огороды, возделываемые трудолюбивыми моими земляками на влажной луговине под крутым иртышским берегом. А еще они никак не давали закончить важную сельскую страду – сенокос. И потому, как только выпадали погожие деньки, устраивались воскресники по вывозу с лугов и скирдованию на огромном совхозном сеновале накошенного и находящегося в копнах сена. На эти воскресники привлекались все свободные от других работ мужики.
В тот день был очередной такой воскресник. Я, тогда совсем еще пацан, находился у себя во дворе и мастерил жерлицу для ловли щук на озере, когда небо в очередной раз потемнело и с «гнилого угла» вновь наехали мрачные, блещущие изломанными копьями молний и грохочущие громовыми раскатами тучи.
В этот раз они неслись как-то криво, мимо нашей деревни, зацепив своим краем лишь то место, где располагались дойная ферма и сеновал. Потому я не, обращая внимания на ворчание туч, не ушел со двора, а, высунув от усердия язык, продолжал выстругивать из белого куска пенопласта поплавок. Внезапно с той стороны, куда уползли тучи, раз за разом грохнуло так, как будто долбанули из пушек. А спустя какое-то время по деревне разнеслись крики: «Сеновал горит!».
Я тут же залез на крышу бани и увидел: точно, над сеновалом клубится густой дым, сквозь который пробиваются взлетающие к небу языки пламени. Народ побежал в сторону сеновала. Скатившись с крыши, понесся туда и я.
До сеновала было, может быть, метров триста, и потому всего через несколько минут я был уже там. Зрелище было ужасающим. Длинная, метров на двадцать, скирда полыхала, как будто ее кто облил бензином – а ведь сколько дождей перед этим прошло! Рядом с криками и матами суетились мужики. Они занимались непонятной фигней – длинным шестом, образованным из двух вырванных из изгороди сеновала жердин, скрученных проволокой в месте нахлыста, шуровали в полыхающей скирде, явно пытаясь что-то оттуда достать.
Но жар от горящей скирды был такой, что на мужиках начала дымиться одежда и тлеть волосы и они после очередной неудавшейся попытки пятились назад, вытаскивая из скирды уже загоревшийся конец своего самодельного орудия.
- А чё они там шарят? – спросил я прибежавшего на сеновал раньше меня соседа Кешку.
- Дядю Витю Негрея молнией убило, - сумрачно сказал Кешка. – Да вон, его даже видно.
Я присмотрелся к пылающему верху скирды, и меня всего передернуло: в гудящем пламени можно было разглядеть торчащие к небу черные руки, сжимающие почти прогоревший черенок вил. Еще миг, и черенок прогорел окончательно и малиновый, раскаленный железный четырехзубец вил упал в гудящее нутро скирды.
И тут взревел тракторный двигатель. Перед этим отогнанный за изгородь сеновала «Беларусь» с навешанным на него стогометом, управляемый дядей Мишей Маскаевым, устремился, разламывая остатки деревянной изгороди, прямо к тому месту горящей скирды, откуда мужики безуспешно пытались достать погибшего дядю Витя Негрея – отчима моего одноклассника Вовки Гончарова.
- Куда? Стой, сгоришь, на хрен! – закричал бригадир Ермек Бейжапаров, став на пути трактора со скрещенными над головой руками. Да, трактор-то у дяди Миши был весь в потеках масла, и бригадир хорошо понимал, что тут недалеко до очередной жертвы этого проклятого ненастного дня.
Не мог не понимать этого и сам тракторист. Но он упрямо помотал головой и скорость не сбавил. И, подняв кверху блестящие длинные зубцы стогометателя, с ходу врезался ими в горящую скирду, как раз под то место, откуда еще недавно торчали черные руки дяди Вити Негрея.
Язычки огня тут же появились и проворно забегали на жестяном капоте трактора, стали сползать к открытому мотору. Но дядя Миша действовал очень быстро. Он рывком еще немного приподнял зубцы стогометателя и тут же сдал назад, вырвав из пылающей скирды большую охапку горящего сена с телом погибшего.
Что было дальше – я не видел, как и остальные пацаны. Нас чуть ли не пинками выгнали с сеновала взрослые.
А потом были похороны. Дядю Витю Негрея, отставного офицера-авиатора, переехавшего к нам в деревню с семьей всего три или четыре года назад из Белоруссии, хоронили в закрытом гробу. Говорят, что мужики, прежде чем положить его в гроб, вынуждены были с хрустом выровнять ему согнутые в коленях и в таком положении окоченевшие ноги, надавив на них со всей силы каким-то ящиком.
Вся деревня была на кладбище. Тетя Маша, жена покойного, то и дело теряла сознание и, закатив глаза, обвисала на руках поддерживающих ее соседок. Вовка же был очень бледный, и хотя у него дрожали губы, но он не плакал.
А всего через неделю случилось что-то ужасное и непонятное: внезапно заболела и умерла кроха-дочь дяди Вити Негрея, двухлетняя Викуся.
- Зачем, зачем ты ее забрал! – страшно кричала тетя Маша и исступленно трясла крест на могиле недавно похороненного мужа – дочь закопали рядом с ним. Рыдала не только она – плакала вся деревня. А Вовки на этих похоронах не было... Я бы, наверное, тоже не смог пойти.
Вот такие, брат, дела случались и случаются в этой жизни.

КОКОС
Случилась эта история на заре становления рыночных отношений. В начале девяностых поток разнообразных импортных товаров хлынул и на Крайний Север. Мы уже попробовали и ананасы, и бананы, и киви, и фиги. И вдруг на прилавках ближайшего от нас магазина «Чалбан», что по-эвенкийски означает «Березка», появились невиданные доселе волосатые, размером со среднюю дыньку, фрукты по 27 тысяч рублей за килограмм. Как оказалось – кокосы, выращенные трудолюбивыми крестьянами-арапами республики Гвинея-Бисау.
- Хочу кокос, хочу кокос! – заныл сынишка.
Хотел не только он. Я тоже давно хотел попробовать хваленое кокосовое молочко. В общем, купили мы на пробу один. Потянул он на 600 граммов. На вопрос, как его употреблять, продавщица показала три темных пятнышка на попке заморского фрукта и неуверенно сказала, что дырявить надо здесь.
Дома после обеда мы приступили к десерту. Неоднократные попытки продырявить ножом указанных три пятнышка успеха не принесли. И мы решили прибегнуть к техническому средству – электродрели.
Сын установил кокос торцом кверху и крепко держал его, я же приступил к сверлению. Но кокос вырвался, сломав сверло диметром 0,5 см., и упал на пол. В месте приземления этого каменного плода оказалась стопа моей жены, которая от удара кокосом была сильно ушиблена.
Она настоятельно попросила меня и сына прекратить попытки вскрытия кокоса. Тем более что в процессе сверления мы с сыном умудрились пролить на стол и на пол весь содержащийся в нем сок – с полстакана липкой мутной жидкости. На молочко она никак не была похожа и имела какой-то аптекарский запах.
Но сын продолжал настаивать на вскрытии кокоса, так как просто таки горел желанием добраться до мякоти гвинебисауского фрукта. Я уступил пожеланиям наследника и решил разбить корпус этого таинственного плода молотком. Однако, в процессе ударения по нему, коварный фрукт вылетел из-под молотка, пробил стекло в двойной фрамуге кухонного окна и свалился на голову моему соседу Винивитинову С.Е., вскапывающему в палисаднике грядки под редиску.
Придя в себя, этот невоздержанный человек подобрал кокос и запустил его обратно к нам в окно, сопровождая свои действия нецензурными выражениями в адрес меня и моего дружного семейства. Кокос, пробив стекла уже в другой фрамуге, влетел к нам на кухню и упал на холодильник, сбив с него на пол нашего кота Дмитрия и термос.
Моя супруга обозвала меня упрямым животным и сказала, что уйдет к маме, если мы не перестанем мучить кокос. Но ввиду затраченных усилий, понесенных материальных затрат и ущерба, а также морального урона было бы нелогичным оставить кокос безнаказанным. Поэтому мы с сыном решили его распилить.
Установив фрукт на стол, мы приступили к распиливанию фрукта посредством ножовки отечественного производства. К сожалению, наш инструмент оказался не в состоянии одолеть плод импортного происхождения и намертво завяз в нем.
При попытке извлечения полотна ножовки мы с сыном совершенно нечаянно уронили на пол кастрюлю с трехдневным запасом еще горячего борща. При этом термические ожоги ног получили я и мой сын, спины – кот Дмитрий. Жена моя, как и обещала, ушла к маме.
Невзирая на это, мы с сыном решили довести начатое дело до конца. Так как нам стало крайне интересно: из чего же состоит этот неподдающийся кокос из чертовой республики Гвинея-Бисау и как же с ним управляются сами гвинеябисаусцы?
Мы положили весь исцарапанный, с торчащим из волосатого бока ножовочным полотном тропический плод на деревянный порог кухни, использовав его в качестве буферной подставки. Я принес из чулана колун, хорошенько прицелился и нанес сокрушительный удар.
И ведь получилось! Кокос разлетелся вдребезги, впрочем, как и находящийся под ним порог. Осколками кокоса и щепками порога было разбито зеркало в прихожей, оцарапан холодильник и легко ранен слишком любопытный кот Дмитрий.
Из квартиры под нами пришли соседи и в невежливых выражениях сообщили, что у них под воздействием моего колуна с одной стены обвалилась штукатурка, с другой упали на пол и прекратили всяческое функционирование очень дорогие настенные часы. С целью дальнейшего поддержаниях наших добрососедских отношений они предложили мне добровольно возместить нанесенный им материальный ущерб. В знак согласия я утвердительно помахал колуном, и соседи почему-то тут же ретировались.
Мы с сыном подвели итоги нашего пробного вскрытия заморского фрукта. Они оказались неутешительными. Во-первых, мы на неопределенное время остались без нашей мамулечки. Во-вторых, даже по приблизительным подсчетам стоимость испорченного нами имущества, включая соседское, инвентаря и инструментов намного превышала стоимость этого долбанного, извините за выражение, кокоса. В-третьих, все члены нашей семьи, включая ни в чем не повинного кота Дмитрия, а также один сосед получили травмы различной степени. А в-четвертых, что самое обидное, мы так и не попробовали, каков же он вкус, этот кокос?
В результате мы с сыном пришли к выводу, что, скорее всего этот кокос был незрелым и оттого таким твердым, если, конечно, это вообще был кокос. Затем мы решили, что если бы экспортирующая сторона, то есть республика Гвинея-Бисау, снабжала подобные сложные тропические фрукты инструкциями на предмет их использования, такого казуса с нами бы не произошло.
И мы написали письмо в посольство Гвинея-Бисау с нашими претензиями, а также предложением добровольно возмещения нам из их государственной казны образовавшегося ущерба при попытке неправильного, по всей видимости, вскрытия покойного кокоса. Или, в крайнем случае, выслать нам взамен другой, правильный кокос.
Но ответа мы до сих пор с сыном так и не получили. И в знак протеста объявили у себя дома эмбарго на все гвинеябисауские товары. А на кокосы – в первую очередь!