Счастливая Марта

  Марта Иосифовна собирала вещи в чемоданчик и тихо вытирала слезы. Она понимала, что так нужно, что тут уже просто нет места, как объясняла ее невестка, Галюша. Славик, Галюшин муж, а Марты Иосифовны сын, еще пытался что-то придумать, например, поставить раскладное кресло на кухне или купить старый домик в какой-то деревушке. Но Галюша была решительна и непреклонна: «Твоего сына скоро в армию заберут, ты чем взятку давать будешь?! – кричала она. – Домик ему захотелось в деревне! А ты на него заработал?! Я тут пашу на вас на всех, кормлю, пою, одеваю, а они сговорились и уже домики покупают! А вот это вы видели?!» - и сложила большую красную дулю.
Галюша была права. Она всех кормила и одевала, она работала поваром в ресторане, приходила поздно, уходила рано, руки у нее всегда были красными и распухшими. Марта Иосифовна ее понимала и во всем с ней соглашалась. Ну конечно же, Галюша права, во всем права. В их маленькой квартире уже просто нет места, кухня совсем маленькая, в двух комнатах они еле помещаются, а Стасику и Оле нужна своя отдельная комната, они уже взрослые, к ним друзья приходят. Им, конечно же, стыдно жить в одной комнате с бабушкой. «Да поймите вы, не о них речь, хрен с ними, с детьми. Пережили бы. Вас же жалко, - доверительно шептала краснолицая Галюша свекрови. – А там у вас будет своя комната, там парк есть, белочки». Марта Иосифовна вздыхала. Она все понимала, но ей так не хотелось уезжать из этой квартиры, из этого дома, из своего двора. Ведь тут прошла ее жизнь.
Когда они получили эту квартиру, какой она казалась огромной! Две комнаты, кухня! Раньше они жили в коммуналке. А здесь своя плита, туалет, ванная! Марта тогда трогала стены, смеялась и прижималась к ним щекой. С благодарностью смотрела на мужа, вдруг подбежала и обхватила за шею. «Ну, ну,» - муж, Кузьма Петрович, осторожно убрал ее руки. Он не любил телячьих нежностей. Но сегодня довольно улыбался. «Получили все-таки! Другие по десять лет ждут и еще будут ждать,» - говорил он, меряя шагами квартиру. У Марты слезы выступали на глазах. Это все он, ее муж. И снова хотела обнять его, но боялась – мог и рассердиться. Дети, Славик и Валера, бегали по квартире, выбегали на балкон, смотрели вниз и кричали: «Ого, как высоко!»
Тогда все было так хорошо. Муж у Марты был строгий, но справедливый. На десять лет старше, начальник цеха, он очень любил жену, но спуску ни ей, ни детям не давал. Требований к жене у него было несколько: в квартире – чистота, к его приходу – горячий ужин, дети - чистые и накормленные. Марта соглашалась и очень старалась не расстраивать мужа, но, то родительское собрание, то педсовет, то праздник в школе. Кузьма Петрович приходил раньше, очень расстраивался, если замечал, что дети намусорили, стол не накрыт, жены дома нет. Мог и дня три не разговаривать. А так вообще человек он был хороший. Жили - душа в душу, можно сказать.
А через семь лет Кузьма умер. Инфаркт. И осталась Марта одна с ребятами. Ночью плакала в подушку, чтобы мальчики не видели, а утром вставала, шла на работу, где каждый день начинала словами: «Здравствуйте, дети, садитесь». И всегда улыбалась. Школьники должны были ее видеть бодрой и веселой.
А потом появился Коля. Сначала встречал ее у школы и провожал до дома. Потом в гости заходил. Марта поила его чаем (от ужина он всегда отказывался), слушала его истории, смеялась даже. Она даже как-то призналась себе, что с Колей она чаще смеется, чем за всю совместную жизнь с Кузьмой. А как-то Колька принес деньги. Положил на стол и сказал: «Вот, возьми, Марта, может себе что-нибудь купишь или детям». Славик тогда обрадовался, а Валера даже на деньги не взглянул, сказал только: «Убери из нашего дома этого шибздика». Марта, конечно, расстроилась, но Валеру тоже можно понять. Чужой мужик в доме. Ну какой Колька им отец? У нее сыновья высокие, крепкие, как тополя. А Колька? Худой, маленький, вертлявый. Ну как он сможет на них повлиять? Работает сантехником в нашем ЖЭКе. Да был бы еще как все сантехники: здесь украл, там продал. А то ведь не крал, с жильцов денег свыше положенного не брал, только чекушку мог взять, если предлагали. Странный он, Колька. И пьет он к тому же. Хотя в последнее время ее кавалер не пил, Марта это знала.
Марта поплакала, решилась и сказала Кольке, что дети его не любят, а без согласия детей она с ним жить не может. Тот послушал, согласился и больше не приходил. Говорили, что он снова пить начал. Прошло три месяца. Как-то сломался у Марты в ванной кран. Она вызвала сантехника, одела платье, причесалась красиво. А пришел Егорыч. Тот зашел не здороваясь, и, топая грязными ботинками, сразу прошел на кухню. Там, завинчивая вентиль, между прочим спросил:

- Ну что, Иосифовна, потеряла жениха?
- Что значит потеряла? И не жених он мне был, так, дружили.
- Ну значит закончилась ваша дружба?
- Что значит закончилась? Женился он, что ли?- еле скрывая ревность, спросила Марта.
- Так убили же его на днях.
- Как?!
- Да ты не знала, что ли? Нашел себе дружка-собеседника, Вовку-Рыбака, тот только из тюрьмы вышел. Наркоман! Главное на лавочке сидели в нашем детском саду! Ну, ты ж Кольку знаешь, ему лишь бы поговорить, может что-то не поделили. Но, говорят, Вовке уколоться надо было, а Колька перед тем только получку получил. Ну, тот его ножом и пырнул прямо в сердце. Вот дурак, че убивал-то? Мог же просто сказать, Колька ж никому не отказывал. Ну, все, Иосифовна, с тебя десятка.

В тот день Марту забрали с первым сердечным приступом. Дети бегали к ней в больницу каждый день, а Марта плакала то от умиления, что у нее такие хорошие дети, то от тоски по Кольке. Выписали Марту через две недели. В тот же день она тайком от детей купила Коле букет роз и поехала на кладбище. Розы купила белые, а потом подумала и поменяла одну белую на красную. Походила по кладбищу два часа, но могилу так и не нашла. Расплакалась, оставила букет на какой-то могиле и пошла домой. Потом потихоньку затерлось, забылось, Марта успокоилась, но всегда вспоминала Колю хорошо, с благодарностью.
Потом Валера ушел в армию, Марта со Славиком остались одни. Писали ему письма каждую неделю, в письмах подробно рассказывали, какие успехи у Славика в школе, как чувствует себя Марта. Валера писем не писал – не любил. После армии он сразу устроился на работу, женился на Алле, соседской девочке. Они еще с детства дружили. Через год молодые уехали в Новый Уренгой, Марта и полюбоваться не успела. Раз в месяц звонили, раз в год приезжали. Заезжали дня на три после моря, оба загорелые, высокие. Славик любовался братом и мечтал тоже поехать в Новый Уренгой зашибать деньги и ходить в модной одежде. Валера снисходительно слушал брата, говорил, что всему – свое время. Славку он любил и всегда привозил ему что-то стоящее: магнитофон или джинсы. Когда Валерочка уезжал, Славик несколько раз собирал вещи и говорил, что уедет к брату. И уехал бы, только знал, что брат погонит назад домой доучиваться в техникуме. А потом к ним приехала дочка ее бывшей одноклассницы, Марьюшки Завяловой, Галочка, поступать в кулинарное училище. Девочка была тихая, скромная, Марта ее полюбила как родную. А через полгода Славик и Галя объявили маме, что поженились. «А как же свадьба?» - растерянно спросила тогда Марта. «Обойдемся,» - спокойно ответила Галя. Марта очень боялась, что дети уедут к Валере в Уренгой, но скоро родилась Оленька, а потом – Стасик. Марта Иосифовна очень радовалась, всем говорила, что она уже дважды бабушка!

А теперь ей нужно переезжать. Была еще надежда на старшего сына. Позвонили Валере. Славик, волнуясь, рассказал брату, что они оформляют маму в дом для престарелых, но если Валера против… если он думает, что маме лучше будет дома… Галя вырвала у мужа трубку и популярно объяснила, что у них дети, что в доме тесно, что мама болеет, а там присмотрят, там медицинский персонал, тишина и круглосуточная забота. Но если он хочет забрать маму… Марта замерла на стульчике, не смела надеяться и все-таки надеялась, что уедет к старшему сыну в Уренгой. Но Валера только вздохнул и сказал: «Оформляйте». Последняя надежда лопнула.
В дом для престарелых они выехали рано утром. Когда дворничиха спросила, куда это Иосифовна отправляется, Славик сделал вид, что не услышал, а Галя громко сказала, усаживаясь на переднее сиденье: «В санаторий!» и добавила уже в машине: «Ну, везде суют нос, сучки».

В «санатории» Марта не ела, пила только чай с сухариками. На обед не выходила, сидела в палате и смотрела в окно или на пустую кровать напротив. Никакой надежды на возвращение не было. Хотелось умереть. Круглолицые санитарки пытались выгнать ее в коридор хотя бы на время влажной уборки. Марта выходила на пять минут и снова юркала в свою нору.
В понедельник зашел главный врач и попросил ее спускаться в столовую, иначе они будут кормить ее внутривенно. К тому же ее поведение плохо сказывается на других пациентах. Марта не хотела никого огорчать и спустилась в столовую. По большому залу еле передвигались тени живых когда-то людей. Кушали большими алюминиевыми ложками, еле запихивая их в свои беззубые рты. Марта опустила глаза, чтобы этого не видеть.
- Прошу меня простить, но сегодня исключительная овсянка, - учтиво проговорил кто-то за ее спиной. Марта испуганно повернулась. Маленький старичок с большим носом, лысиной на полголовы и огромными вставными зубами ласково улыбался ей. Старенький еврей. Как его-то сюда занесло? Пока Марта размышляла, старичок быстренько пересел за ее стол.
- Вы только попробуйте, - посоветовал он и продолжил трапезу. Он осторожненько набирал серую овсянку в ложку, несильно дул и очень аккуратно клал в рот. При этом так причмокивал и постанывал, что Марта и сама попробовала. Действительно неплохо, только масла бы побольше, и соли.
- Вот видите? Я же вам говорил!

Марта только кивнула головой.
- А вот яйцо, - с печалью глядя на белое вареное яйцо, продолжил новый знакомый. – Когда я его ем, я все время вспоминаю персонажа Корейко из «Золотого теленка». Помните, он готовился к лучшей жизни и не ел, а употреблял жири, белки и углеводы. Так вот, когда я ем это безобразие, я думаю о пользе моему старому организму. Вам почистить?
Марта вздрогнула, испуганно посмотрела на странного нового знакомого и отрицательно покачала головой. Еще чего не хватало!
- А чай тут паршивий. Это да,- вдруг добавил он. – Но у меня есть кипятильничек и пачка отличного чая. Приглашаю вас после завтрака на чай!

Марта снова отрицательно покачала головой.
- Понимаю. Тогда я принесу вам в номер.
Номер? Эту палату, где серым было все: стены, постели, пол, он называет «номером»? Марта ничего не ответила и пошла относить тарелки.
- Какой у вас номер? – прокричал он ей. За спиной раздались смешки раздатчиц. Какой-то местный жигало, подумала Марта и поспешила уйти.
Когда Марта вышла на обед, ее нового знакомого не было. Она вздохнула с облегчением. Но, доедая макароны с котлетой заметила, как старик торопится к ней с подносом.
- Я не смог вас найти после завтрака, - улыбающийся старичок протянул ей чашку с горячим ароматным чаем. – Ну ничего, Йося, сказал я себе, не випьет на завтрак, так випьет на обед. Ви с сахаром предпочитаете или без? – спросил он встревожено, - Я бросил две ложки, но может ви пьете без сахара, бережете фигуру?
Марта отхлебнула чай, действительно вкусный. С лимоном. Если закрыть глаза и не обращать внимания на звяканье ложек, можно представить, что она дома, у себя на кухне, сидит за столом. А на столе клееночка в фрукты. И желтые занавески… На глаза навернулись слезы.
- Боже мой, ви плачете, - вскричал старичок и участливо наклонился к ней. – Ну поплачьте, поплачьте. А если захотите, пойдем в парк. Вы поплачете, а я голубей покормлю.
Вышли в парк. Яркое солнце пробивалось сквозь густую крону старых деревьев, кругом трещали, пели, ссорились и воспитывали детей птицы.
- Послушайте, как скандалят эти пернатые. Если бы я не был глухой, я бы оглох от этого крика, - весело сказал старичок. – Вот тут садитесь. Ну-ка, птички мои, летите сюда.
Через десять минут вся лавочка была усеяна птицами. Птицы сидели на голове у Иосифа, на плечах, руках и коленях. На асфальтовой дорожке их вообще было море. Тут же они затевали ухаживания, ворковали и перелетали с места на место. Марта не любила птиц. Она их боялась. Когда-то у них жил попугайчик, но он кричал, сыпал перьями и муж приказал его отдать кому-то. Антисанитария, сказал, орнитоз. Марта испугалась орнитоза, а еще она боялась аллергии от пуха и перьев. А тут был не один голубь и даже не десять. Тут были десятки синих, серых, рябых, белых голубей! Просто море спин, крыльев, хвостов. Голов не было видно – птицы торопливо склевывали крошки. Через полчаса с завтраком было покончено, все крошки закончились и птицы разлетелись. Только один голубок бегал туда-сюда в надежде получить добавку. Марта достала из кармана печеньку, и голубь был вознагражден за терпение.
- Ви, наверное, думаете, почему этот старий еврей пристал ко мне? Что ему от меня нужно? Все очень просто, как вас, простите, зовут? Марта? Очень красиво! Так вот, Марточка, не нужно хотеть умереть, это в нашем возрасте глупо, ми должни достойно дожидаться смерти и вспоминать прошлое, я так считаю. Ви знаете, я ведь последний старий еврей в этом старом городе. А вот ви спросите меня, кем я работал, нет, вот ви спросите!
Марта тихо спросила, кем Иосиф работал.
- Так вот, Марточка, я бил апрекарем! – он поднял вверх указательный палец. – Старий еврей-аптекарь, я почти музейный экспонат. Ну как я могу умереть? А Григорий Элизарович, он мой сосед по номеру, так он вообще архитектор, он построил половину домов в нашем городе! А Людмила Васильевна, она живет напротив вас, так она – певица! Пела в нашем городском ансамбле! Нет, нам пока умирать нельзя, ми же история, ви меня понимаете, Марточка? К нам маленькие дети приезжают, нам есть, что рассказать. Вот ви кем били до пенсии? Учителем? Это же прекрасно! У нас в комплекте не хватает учителя! Есть водитель, строитель, архитектор, певица, повар, аптекарь, врач…. нет, врач умер на прошлой неделе, Марк Захарович, хороший бил человек, так интересно рассказывал про больных, мы животики надривали. Зато теперь у нас есть учитель! Мы могли бы основать колонию, у нас есть почти все нужние профессии! Поверьте, Марточка, тут тоже можно жить.
- А вам не хочется к семье?
- У меня нет семьи. Жена умерла, сын погиб в горах. Бил скалолазом. Я ему сколько раз говорил: «Веня, куда ты лезешь? Зачем тебе эти гори, Веня, что би сказала мама, если би била жива?» Но он не слушал меня, разве эти дети слушают родителей? – Йосиф смахнул слезу. – У меня била хорошая жена, Марточка. Классическая еврейская жена. Ее даже звали Сара Абрамовна. Как в анекдотах про евреев. Она всегда рассказывала анекдоты про евреев. А любимый бил знаете какой? Абрам идет домой и кричит своей жене: «Сара, сними гамак с балкона, дети будут кататься и випадут!» А она ему: « Ты дурак, это мой бюстгальтер сушится!» Да… бюст у нее бил, что надо. Простите, Марточка, я вас смутил? Хотите конфетку? Возьмите, она шоколадная. А как она готовила! Фаршированая риба, форшмак, заливная риба, синенькие, а бульончик куриний с потрошками, Марточка, это била симфония! Куда там тому Чайковскому! Ми все любили бульон. Венечке всегда ложили пупчик….
Иосиф вздохнул. И вдруг подпрыгнул и закричал:
- Которий час? Пойдемте, пойдемте, Марточка. Вот так, берите меня под руку, не бойтесь, я уже старий, со мной можно ходить кому угодно.
Марта взяла под руку своего нового знакомого и постаралась приноровиться к его семенящей походке. Через десять минут они сидели в зале.
- Сейчас будет концерт. Сюда часто приезжают пионэры, разные коллективы, очень интересно! Бил даже виолончелист! Ах, что он делал с моим старим сердцем!
На следующее утро она проснулась от настойчивого стука в дверь. Ей потребовалось пять минут, чтобы опустить ноги на пол и подняться с кровати и еще пять, чтобы накинуть халат, пригладить волосы и протопать на негнущихся ногах до двери.

За порогом стоял Иосиф.

- Доброе утро, Марточка. Скажите мне, старому слепому еврею, какой это цвет? – в руке он держал кленовый листок. – Желтий или оранжевий?

- Оранжевый,- неуверенно прохрипела Марта.
- Я тоже говорю этому дураку-дворнику: «Что ви убираете листья? Посмотрите, как красиво кругом! Это же оранжевий цвет! Пусть люди вийдут и порадуются на эту осень!» А он мне: «Нет, это цвет желтий – цвет депрессии». Тогда я ему: « Какой ти к черту художник, если не можешь отличить желтий цвет от оранжевого!» Как я на него кричал! Он малюет пейзажи, очень неплохие, но он дурак, наш дворник! Пойдемте, посмотрим, пока он не вымел все листья из парка! Одевайте пальто, я буду вас тут ждать.
Марта одела пальто, ботинки и серый пуховый платок. Они спустились вниз и вышли на улицу. Птиц не было слышно, только далекий шум машин и шорох листьев. Они погуляли немножко и сели на лавочку. Иосифу было тяжело ходить.
- Ви не поверите, Марточка, но, когда умерла Сарочка, а через полгода пропал Веня, я хотел покончить с собой. Зачем мне било жить? Друзья все умерли, соседи – чужие люди. Ви знаете, я даже в парк ходил с людьми знакомиться, так бил одинок. Мог отравиться, но решил пригнуть под поезд – так надежней. Травиться рискованно, можно вижить, а потом – клизмы, промивания желудка. Стидно. А так, раз – и нет тебя. Но у меня резко изменились планы. Я ее навещал каждие виходные. Прийду, посижу на могилке, поговорю с ней и уйду. И вот пришел попрощаться. Сказать ей «скоро увидимся, Сара». Прихожу, и что би ви думали? Увидел на ее могиле букет!! И не какой-нибудь! А шикарний! Марта! Белие рози и одна красная! Любовний букет! Кто-то ее любил или может она мне изменяла. Я так разозлился! Букет не трогал, конечно, кто-то же дарил от всего сердца. Но я решил не умирать. Если мой соперник жив, то я ему отомщу – я его переживу! Больше я ничего не мог. И вы видите, я сдержал слово. Я один, у меня ничего нет, когда-то потерял квартиру, знаете, эти махинатори, - махнул рукой Иосиф. – Девяносто три года я живу на свете и думаю прожить как можно дольше, я же не знаю, жив он или нет, это фанфарон. Вот ви смеетесь, смейтесь, смейтесь, у вас такая хорошая улыбка… Я расскажу вам дальше. Я же питался угадать, кто это мог бить. Ведь все же умерли! Один только Изя уехал с семьей, он звонил мне иногда, плакал, хотел домой. Я говорил ему, Изя, ну что ты тут будешь делать? А там твои дети, Изя. Ты им нужен. Он плакал, Марточка, он не хотел там умирать, а я говорил ему, какая разница, где тебя похоронят, главное – ты с внуками. Так вот, после этого букета я ему сам позвонил. Не здоровался, просто спросил, это ты? Он сказал, я. И давно это у вас , говорю ему, старому изменщику. Он говорит, откуда ти знаешь? Я обозвал его паскудником, сказал, что какой он мне друг. А он спросил, какое мое дело! Ох, Марточка, как болело мое сердце. Ми кричали друг на друга, а потом я бросил трубку. И правильно сделал, а то с этими телефонными переговорами я би остался без штанов. Он мне перезвонил. Сказал, Йося, у меня нет времени и денег с тобой долго разговаривать. Что у тебя било с Фаиной? Какой Фаиной, кричал я, какой Фаиной, ти мерзавец изменял мне с Сарочкой. Если бы я знал, кто такая Фаина, я би сейчас заставил ее изменить тебе со мной! Ми еще немножечко поговорили. Это бил не он, Матрочка, а там, в Израиле, у него уже бил роман с какой-то Фаиной из Бердичева! Старий ловелас! И он забил про Родину! Все, Марта. Он уже не плакал. Он уже не хотел умирать ни там, ни тут. Ви смеетесь, Марточка. Вам идет, у вас красивая улыбка и звонкий смех. Это так красиво, когда молодая женщина смеется. Сколько? О! Только семьдесят один? Ви младше меня на двадцать два года, ви еще такая молоденькая. Я мог би бить вашим папой.
У Марты от смеха выступали слезы и болел живот. Она никогда, ни-ког-да не чуствовала себя такой счастливой.