Дорогой Василий Ильич

     Василий Ильич не любил баб. Нет, ну когда-то любил, конечно, только из этой любви никогда ничего хорошего не получалось. Первая жена ему изменяла с шофером с их завода, Гришкой Горемычным. У Гришки только фамилия была такая, а сам он был красавцем из красавцев: здоровый, румяный, хохотал всегда басом. Василий Ильич даже морду ему не мог набить. Как бы самому ребра не переломали. А Гришка ходил, как ни в чем небывало. Не стеснялся. Подойдет к Василию Ильичу, спросит: «Как дела, Ильич?» и по спине похлопает. А Василий жену любил, надеялся, что одумается, не одумалась, ушла.
Вторая сначала хорошо себя вела, все «Вася» да «Вася». А потом как начала пилить, хуже зубной боли. И то не так и это. Она с двумя детьми к нему пришла, все время в тарелку заглядывала, не положил ли чего лишнего: «Все лучшее – детям». Когда Василий Ильич перестал есть дома, то понял, что это не семейная жизнь и со второй женой распрощался. Но она ему долго покоя не давала, судиться с ним хотела, квартиру отобрать. Ославила его на весь завод. Чтоб отвязаться от жены и от плохой кармы, Василий решил переехать в другой город, на всякий случай отпустил усы и решил больше не жениться.
Был он человек неразговорчивый и даже угрюмый. Долго работу не выбирал, пошел туда, где брали, а брали начальником цеха на обувную фабрику. Когда он увидел своих подчиненных, то понял, что злая карма преследует его. Сорок баб разных возрастов и комплекций! Василий Ильич аж зажмурился, когда увидел. Но работа есть работа, и потихоньку втянулся. Проработал так года три, привык, но баб ненавидеть не перестал. Об этом как-то обмолвился на празднике. Выпил немного, ну и разговорили его бабы. Рассказал он вкратце, как он к ним ко всем относится. Но после этого подчиненные его любить не перестали. Начальник он был хороший, добрый, свыше нормы не требовал, если очень нужно, мог и отпустить, всегда помогал, чем мог. Входил, так сказать в положение. Так вот, после того, как он им по пьяни разболтал, как он их, баб, ненавидит, ничего не изменилось. Но вот только стали приходить Ильичу письма.

Первое он нашел прямо на своем столе. Лежало письмо в конверте, на конверте написано «Василию Ильичу». Повертел Ильич письмо в руке, открыл и начал читать:

«Дорогой Василий Ильич!
Вы мне очень симпатичны, поэтому хочу Вам сказать, что не все в жизни плохо, и не все женщины стервы, как вы говорите. Я очень надеюсь, что когда-то вы встретите именно ту женщину, которая растопит Ваше сердце и поможет Вам обрести личное счастье».
Подписи не было. Ильич смял письмо и выбросил в мусор. Снова достал из мусорного ящика, порвал и снова выбросил. Что за шутки эти бабы придумали?! Стоило один раз душу открыть! Он очень возмущался. Сидя дома перед телевизором, сложив руки на груди, думал, разве он им плохой начальник, чтоб шутки над ним шутить?
А на утро решил сделать вид, что ничего не произошло. Но не получилось. На столе его ждало второе письмо:
«Дорогой Василий Ильич!

Шла сегодня по парку и думала о Вас. Вы всегда спешите домой, как будто там Вас ждет кто-то, а ведь на самом деле у Вас никого нет. Почему же тогда спешите? Неужели Вы так любите одиночество? В парке этой осенью очень красиво….» Ильич не дочитал письмо, быстро порвал его и выбросил в мусор. Красный и злой, он сел за стол, обхватил голову руками и закрыл глаза. Да что ж это такое! Ну не дают ему покоя эти бабы! Когда открыл глаза, увидел на столе желтый кленовый листочек.
Ну ладно. Ильич вертел в руке листок и думал, кто бы это мог быть. У него в подчинении сорок баб, ну.., женщин. Сорок! Как же тут угадаешь? А по взглядам! По смешкам, по перемигиваниям! Они же не выдержат, выдадут себя. Весь день он ходил по цеху и наблюдал, но женщины работали и обращали на него внимание только тогда, когда им что-то было нужно. А вечером на нашел в своем пальто еще одно письмо:
« Дорогой Василий Ильич!
Я не знаю, любите ли Вы осень. А я очень люблю. Осенью все кажется более размеренным, спокойным, рассудительным: мысли, поступки, дела. Кажется, сама природа успокоилась и притихла. Прозрачный свежий воздух, теплое солнце, шорох листьев по ногами и первые затяжные дожди».

И снова нет подписи. Ну что ж ты будешь делать? В письмах аноним не приглашал на встречу, не требовал прибавки, не жаловался на жизнь. Письма были об одном: как хорошо жить.
Жить может было и хорошо, с этим Ильич не мог не согласиться, но зачем же так, исподтишка подсовывать письма? Он решил во что бы то ни стало отыскать автора.
Вначале он подумал на Зою Федоровну, она женщина положительная, серьезная, она вполне могла писать такие рассудительные письма. Вот только заходила она к нему редко. Потому что со всем справлялась сама. Нет, не стала бы она их подкидывать. Такая солидная женщина. А вот Надька Пилипчучка стала бы! И в день по сто раз забегает, только разве ж она б так написала? Она вон в заявлении про отпуск семь ошибок сделала. Почерк! Вот как он ее узнает! До девяти вечера просидел Ильич в кабинете – сверял почерка. Ни один не похож. Да что ж это такое! Кто ж она такая? Может Танька Краснощекова, или она уже не Краснощекова, на прошлый выходных замуж вышла, не до того ей. Бегала тут вся в заботах.
А может Лиза Черноярская или Валя Солодченко? Да кто угодно мог быть и никто в то же время. Полгода шли письма. Ильич извелся весь, потом устал угадывать, потом привык. Письма всегда были душевные, теплые. Он даже сохранил несколько. В одних она поздравляла его с Новым годом, рассказывала, как катается в парке на катке. Ильич тоже взял в прокат коньки, бегал кататься, но упал, ушиб копчик и больше ходить не стал, обозвав себя старым дураком. В других – куда собирается пойти в ближайшие выходные, то в кино, то на концерт. Ильич и себе покупал билеты и шел с надеждой вычислить своего отправителя. За полгода односторонней переписки он был на всех кинопремьерах и театральных постановках, был в музеях и на выставках, но так и не узнал, кто она, эта загадочная писательница.
А в марте письма прекратились. Их не было две недели. Ильич сначала расстроился, потом заскучал. Опять засел дома, смотрел телевизор, стал читать книжки. Как-то зашел в библиотеку за книжкой, а там Зиночка, помощник библиотекаря Валентины Степановны. Валентинына дочка Света у них в цеху работает, стеснительная девушка, но всегда приходит к нему, вопросы задает. А тут нет на месте библиотекарши. Ильич спросил, где Валентина? Не заболела? Зина сказала, что, да, заболела, две недели уже. Что-то щелкнуло в голове у Василия Ильича - и головоломка сложилась. Красивые добрые письма, неизвестный почерк, дочка Света, которая каждый день прибегала… Это она! Ильич парил над потолком. Она, таинственная и неповторимая, которая каждый день уверяла его в том, что счастье есть! Ильич дал себе слово, что никогда ей не скажет о письмах. Он берег ее гордость.
Всю весну он водил Валентину то в парк, то в кино, то в театр, а летом объявил, что женится и пригласил на свадьбу весь цех.
Когда в двадцатый раз проорали молодым «горько», Лизка Черноярская перекрикивая шум спросила у Таньки Краснощековой:
- Тань, а как же он тебя за полгода не вычислил?

- А я письма сестре диктовала, а посылала через разных девчат, вон, даже Зоя Федоровна носила!
Зоя Федоровна покраснела и улыбнулась.

- Человека всегда можно сделать счастливым, даже если не хочет, нужно только хорошо толкнуть его в нужном направлении! – весело сказала Танька и захохотала, сверкнув белыми зубами.

- Ну, девчата, я спор выиграла,- деловито сказала она. И девки скинулись по рублю.